Амундсен
Шрифт:
Глава 18
КАК СОЧИНЯЕТСЯ ИСТОРИЯ
В тенистых хоромах «Кармен» Руал Амундсен второй раз мчится к Южному полюсу. Он пишет не сгибая руки, экономя движения, мельчайшим почерком, который с трудом можно разобрать невооруженным глазом. Христианийский издатель видит в филигранно исписанных карандашом страницах истинное произведение искусства. В рукописи нет сомнений, нет ни единой поправки. Каждая буковка в точности походит на другую — целыми строками, даже метрами: идти так идти, писать так писать. В день Амундсен выдает на-гора по четыре тысячи слов.
Главы о морском путешествии — «На юг» и «На север» — он поручил сочинить Кристиану Преструду. Однако обе выйдут в свет под
Увы, в этот раз для заполнения объема не хватает научных данных. Может, Нансен выжмет из себя 15 тысяч слов по океанографии? «Говоря честно, ума не приложу, что бы еще придумать». Работа идет «полным ходом», однако для человека, в глубине души презирающего слово, сочинить двухтомный труд о лыжном походе продолжительностью в три месяца отнюдь не просто. Единственный литературный жанр, перед которым преклоняется и которым действительно хорошо владеет Амундсен, — телеграмма. Как там выразился коллега Нансен? «Каждое ее слово мужественно». Чем больше слов, тем более женственным и аморфным становится подвиг, тем более размывается его значение. Мужчина хорош делами. «Я вымарываю главу VII: "Возвращение". Как ты догадываешься, сочинить на эту тему что-либо достойное невозможно».
Судя по всему, на сей раз главы поступали в типографию практически сразу, без сколько-нибудь серьезного вмешательства «стилистов». Но если в литературном плане эта книга давалась легче предыдущей, теперь возникли новые сложности — орфографические. Со времени работы над «Северо-Западным проходом» у Амундсена развился собственный, оригинальный вид правописания, поэтому главы следовало изложить понятным норвежским, иначе сочинение останется недоступным для переводчиков на иностранные языки.
Конечно, норвежский язык переживал тогда бурный период своего развития, который еще не закончился. Тем не менее представляется странным, что человек, далекий от литературной деятельности, посчитал себя вправе создать собственный вариант письменности. Впрочем, Руал Амундсен не был обычным гражданином, живущим в пределах определенного скандинавского диалекта. Когда его закидывало в отдаленнейшие уголки земного шара, он подолгу бывал верховным властителем, князьком, племенным вождем. Там он мог заменять портреты королей, переносить национальные праздники, издавать законы, распоряжаться работой и отдыхом, жизнью и смертью. Почему было не распорядиться и языком? У Руала Амундсена развивалась все более очевидная страсть к независимым суждениям.
Хотя Амундсен не всегда последователен, его вариант письменности явно основан на фонетическом принципе. Возможно, толчком для него послужили языковые штудии в гавани «Йоа», среди эскимосов. Как слышится, так и пишется… никаких экивоков, никакого украшательства, прямой путь от уст к руке. Попытку придерживаться собственного правописания в цивилизованном мире, даже если ты модифицируешь его в корреспонденции с вышестоящими, следует признать неслыханным упрямством. Полярник предпочитает связь на своей частоте. Хотя намерение понятно и даже естественно, едва ли Амундсен добился этим чего-либо, кроме отчуждения от окружающего мира. В конечном счете своеобразная орфография Руала Амундсена служила не столько связи, сколько ее противоположности: явно указывала на изоляцию.
Брат Леон, который вел значительную часть Руаловой переписки, оказывал сдерживающее влияние на него и в этой области. Сам он пользовался подчеркнуто консервативным,
81
Риксмол(букв, «государственный язык») — с 90-х гг. XIX в. так называлась форма литературного норвежского языка, отражающая речевую практику образованных слоев общества. Ему противопоставлялся искусственно созданный на основе норвежских диалектов «ланнсмол».
Была большая область, в которой Руал Амундсен мог ежедневно выдавать по нескольку тысяч слов, не умаляя собственного подвига. Он мог рассказывать историю покоренного материка, то есть писать о том, как шло завоевание Южного полюса до него. С этой темой автор был хорошо знаком: как в свое время он изучил летопись Северо-Западного прохода, так теперь изучил перед походом историю Антарктиды.
Тут, однако, его подстерегала одна сложность: как быть с Фредериком А. Куком? Многим д-р Кук показался бы второстепенным персонажем в истории Южного полюса, но только не Руалу Амундсену. Он не забывает своих учителей. Когда-то он воздвиг огромный камень над могилой родителей; в Антарктиде он воздвиг еще более высокий памятник своей няньке — под названием «гора Бетти». Разумеется, в историю Южного полюса вошел и портрет престарелого Geheimrat (тайного советника) — гамбургского профессора Ноймайера, который пригласил его в свой дом и на свою кафедру. «Пока существует понятие "Антарктика", с ним будет неразрывно связано имя Ноймайера», — пишет Амундсен. Выражаясь точнее, следует назвать и запомнить всех людей, которыми был отмечен его путь к достижению цели. В том числе д-ра Кука.
Для Руала Амундсена это очевидно, однако Леон не согласен. Скандал с походом к Северному полюсу подрывает доверие к покорителю Южного. Все привыкли воспринимать Амундсена как мошенника, тем более что он уже вводил в заблуждение общественность. Что бы ни утверждали его наблюдения и расчеты, единственным подлинным доказательством пребывания норвежца на Южном полюсе станут свидетельство капитана Скотта и письмо королю Хокону. Никто не знает, что письмо находится в пути. Никто даже не смеет надеяться.
Когда Леон видит в рукописи пространные рассуждения брата о д-ре Куке, он чует опасность и торопливо запрашивает совета у профессора Нансена, у посла Североамериканских Соединенных Штатов и у братьев Гаде. Все рекомендации сводятся к одному. 7 июня писатель получает телеграфом дипломатично высказанную просьбу: «Желательно изъять Кука из книги». Спустя несколько дней историк Южного полюса пересматривает свою позицию, о чем свидетельствует телеграмма: «Вымарать Кука».
Впрочем, американца не совсем вычеркивают из истории Южного полюса. Остается положительный отзыв о вкладе, внесенном д-ром Куком в экспедицию на «Бельгике». В противовес ему Руал Амундсен делает вставку, которую едва ли можно считать помощью Куку в его непрекращающейся борьбе за признание того, что он все-таки достиг Северного полюса. Фактически первооткрыватель Южного полюса умывает руки: «Его товарищи и не догадывались, что спустя годы он прослывет обманщиком, какого не видывал свет. Психологическая загадка, за решение которой пускай возьмутся желающие, — она того стоит».