Амур-батюшка (др. изд.)
Шрифт:
– Вот у меня тоже! Я натерпелся, – отвечал Пахом. – Все говорит: «Поедем на богомолье». Солдаты церкву-то строят. А я – не сметь!.. Не пустил… Да как же! Вот к нам солдат ходит, хороший такой человек. Он сам говорит, что у них балуют…
– А у меня противиться силы не хватило, – отвечал Спирька. – Я слабей ее. Она вертит отцом как хочет. Она молиться любит. Ничего другого нет у нее в уме. А я попов боюсь. Как встречу, потом не могу отплеваться. А она набожная… В мать. Бабы меня победили…
Спирька
– Да, надо иметь терпение, чтобы семьдесят верст поднимать шестом лодку, – сказал Егор, с удивлением поглядывая на высокую, стройную и тонкую девушку.
Лицо ее окутано белыми тряпками, и только насмешливые голубые глаза бегают в прорезях.
– Что это в узлах привезли? – весело спросил Федя.
– Спрашиваешь! Наряды, поди, – бойко ответила Таня. – Молодая девка-то!
– За нами еще три лодки идут, люди мучаются против воды. Всю деревню всполошили!.. Как заговорила про богомолье, про церкву, и другим отстать не захотелось. Куда там!.. Мы их далеко перегнали.
Платье на Дуне изорвалось, просолилось от пота, лопнуло под мышками. Собрав узлы, Дуня и Таня поспешили в избу.
Сходили на Додьгу и выкупались в ледяной воде. Дуняша переоделась в новое платье.
– Лицо все закрывала, чтобы не сгореть. Илюшка тут, нет ли?
– Здесь, – отвечала Таня.
– Ну, как я? Верно, почернела, как гилячка.
Илья узнал, что Дуня приехала, и уселся у кузнецовских ворот. Он долго сидел, делая вид, что смотрит на реку, не едет ли отец.
Из-за угла мелькнули яркие платья, раздался звонкий смех. Девичий стан, темные тяжелые косы пронеслись мимо, и, казалось, обдало Илью чем-то таким приятным, чего он отродясь не чувствовал. Дуня показалась так хороша, так красива, что он подумал: «Может, она теперь и смотреть на меня не станет».
– Да вот он! – воскликнула Таня.
– А-ах! – Дуня приосанилась. – Здравствуйте! – молвила она застенчиво, а из глаз ее так и брызнул голубой огонь.
Вечером у избы Кузнецовых играла бандурка. Парни и ребята плясали. Дуня, разморясь от жары и пляски, поглядывала на Илью, сидя в обнимку с сестрой его Авдотьей.
Утром чуть свет Таня прибежала к Бормотовым за чугуном.
– Твоя подружка красивая! – сказала ей Аксинья.
Таня взяла чугун, но не уходила. Пахом услышал, как женщины возбужденно гудят.
– В вашем Илюшке души не чает! – быстро рассказывала Таня.
– Да это клад, а не девка, – подхватила Арина. – Семьдесят-то верст шестом лодку толкала!
– А как поет!..
– Мы вчера заслушались, как она «Не белы-то снеги» вытягивала, – подтвердила Авдотья. – Вот уж выголашивает!
– Истинно, что клад.
Аксинья – женщина мягкая, слабая, впечатлительная. У нее бледно-серые глаза, русые волосы и широкое бледное лицо с прямым длинным носом. Она была глубоко тронута, что такая красавица, оказывается, полюбила ее сына. За одно это девушка была ей по душе.
– А я-то гляжу, парень стал охорашиваться. Никогда с ним этого не бывало.
– Верно, верно, – подтверждала Агафья. – Обходительный стал.
– Видишь, девка-то молодец какая!
Пока бабы судили и рядили, виновница их разговора спала глубоким утренним сном, раскинувшись на Таниной постели за пологом. Таня прибежала по холодку и растолкала ее.
– Вставай… Иней на дворе. Тихо.
Дуняша потянулась из-за полога к солнышку, щурясь и улыбаясь сладко, по-утреннему, во все свое румяное лицо.
– Ну-ка, девки, живо! А то сейчас бичом, – молвил дедушка Кондрат.
Бабка Дарья завела блины. Дуня стала разбирать свои узлы.
– Тут у меня и гостинцы есть, – она раздала ребятишкам конфетки и пряники. – Сама на баркасе брала… Мы малину сушим да сдаем на баркас.
– Платье-то какое наденешь?
– Нынче уж другое. Вчерашнее-то в узел. Вот у меня синенькое есть. У меня на неделю платьев набрано. Из материнских перешила да два ситцевых.
– Сейчас нагладимся! – молвила молодая хозяйка.
Бабы разошлись.
Аксинья напекла блинов. Илья сидел за столом, а мать с любопытством приглядывалась к нему. Она была по-женски удивлена успехами своего сына.
– Нравится тебе Дуняша? – ласково спросила она.
Парень не ответил, наскоро закончив завтрак, выскочил из-за стола.
Бормотова желала, чтобы Илья женился на красавице.
– Мы всю жизнь мыкались в нужде, а нынче в люди вышли. Гляди, ладно живем, – говорила она мужу. – Сами некрасивые уродились, так пусть хоть невестка красавица будет.
– Верно, надо нам Ильюху женить, – соглашался Пахом. – Хватит ему травить зайцев. Если девка хорошая, ждать нечего. Спирьку-то я знаю, он смирный мужик.
– Да отдадут ли за нас? – молвил Тереха.
– Татьяна-то сказывает, и Спирька в Илье души не чает. Ему бы, дескать, только охотник был хороший.
Авдотье тоже хотелось, чтобы Дуня пришла в дом.
«Я бы с нее все наряды по-новому, по-городскому перешила».
Тереха хотел что-то молвить несогласное со всеми: что, мол, от красивых невесток в семьях бывают несчастья, но Пахом велел ему молчать. Из всех людей меньше всего желал он слушать своего брата.