Амур-батюшка (др. изд.)
Шрифт:
– Эй, Кузнецов Егор! – кричали с проходившей баржи.
«Что такое? Кто это? Откуда меня знают?»
– Кто-то тебя кличет, – подходя, молвил брат. – А далеко. Эх, и далеко же!.. Не разглядишь.
– Эй, Кузнецо-ов!..
– Чего надо? – зычно отозвался Егор.
– Кузнецов, что ли?!
– Я – Кузнецов, чего надо?
– Тебе дядя Степан кланяться велел!.. – кричали с баржи. – Тебе дядя кланялся! Из Расеи шлет привет. Все здоровы! Только Семка… тот год о Петрова
– Господи боже мой! – всплеснула Наталья руками. – Неужто кого-нибудь из наших на каторгу гонят? Ну-ка, живо езжай-ка, Егор!
Кузнецов схватил весла.
– Хлеба привези! – кричали с баржи.
– Ну-ка, давай каравая три в мешок. Свежего-то хлеба.
Бабы засуетились. Егор захватил с собой рыбы, мяса, хлеба. Васька столкнул лодку. Наталья плакала от нетерпения:
– Я поеду!
– Нет, ты останься, – не пустил ее в лодку Егор.
Все население Додьги высыпало на берег. Кузнецов быстро заработал веслом.
Подойдя ближе, Егор и Васька разглядели, что огромная баржа битком набита народом. Слышался звон кандалов. Волны ударялись в обшивку баржи, могучее течение бурлило у бортов.
Солдат-рулевой переложил правило и велел подымать из-за борта водяной парус. Баржа замедлила ход. Над ее бортом видны были бритые головы столпившихся каторжников. С завистью, тоской и любопытством смотрели они на приближающуюся лодку.
Егор подъехал стоя. И в том, как стоял он, и как ловко гнал лодку одним веслом, и как смотрел – открыто, зорко, – во всем была привычка к свободной жизни.
– Вольный-то и на Амуре живет, – переговаривались арестанты.
На Сибирском тракте, на пересыльных пунктах – всюду, где были каторжники, все делалось медленно, и эта медлительность убивала человека, тушила в нем всякие желания.
И когда арестанты шли, они шагали тоже медленно, переставят ногу, потом, словно нехотя, другую… Времени было много, его как-то надо протянуть, прожить подневольную каторжную жизнь. Торопиться некуда.
А тут явился человек – гонит лодку быстро, сам торопится, словно у него жизнь короче, чем у других.
– Давай сюда! – позвал один из арестантов, плешивый, с испитым лицом. – Родные наказывали тебе кланяться… Наказывали передать Кузнецову Егору на Амуре, что живы и здоровы. Только Семка будто поломал ногу.
Егор подал каторжному хлеб и мясо. Арестанты с тоскливыми, болезненными лицами тянулись к нему через перила.
– Сами пришли? – спросил пожилой каторжник.
– Сами…
Арестанты вдруг зашумели. Егор почувствовал, что эта огромная истомленная толпа живо отзывается на каждое его слово. Едва он заговорил, все стихли мгновенно.
– Да как узнали, что мы тут? – спросил Егор.
– Уж узнали, – ответил плешивый.
– Уж узнали! – на барже снова все оживились. И, как по команде, смолкли, ожидая слов Егора.
Заговорил плешивый:
– Выше Хабаровки-то казаки живут, значит – тебя искать ниже. За Хабаровку заехали – там воронежские. Мы спросили их. Вот они и сказали, что пермяков на Мылки загнали…
Егор расспрашивал о родных. Каторжники слушали весь разговор со вниманием. Всю дорогу занимала их судьба неведомого Егора. Привет, привезенный из такого далека, волновал всех. Быть может, во встрече с Егором каждый из них видел другую, желанную встречу. Кто-то им передаст привет с далекой, покинутой родины?
– Ну, смотри, Егор, – продолжал плешивый арестант, – обратно пойдем – накормишь… – Плешивый намекал на побег.
Мгновение стояла тишина, потом вся толпа загрохотала. Смех каторжников был грубый, болезненный и громкий.
– Ну, а ты как на новом-то месте?
– Конвою чего-нибудь дай. Он баржу задержал, рупор давал скричать.
Егор дал солдатам рыбы.
– Ну, ребята, бежать будем, так работа у мужиков найдется!
Арестанты опять захохотали. Смеялись и солдаты конвоя.
– Сами с голоду не подохнут, так прокормят, – сказал унтер.
– На мужиков всегда надежда.
– У нас уж есть двое, – сказал Егор. – Живут в деревне у соседей.
– Эй, эй, от борта! – крикнули с кормы.
– Как тебя зовут-то? – спросил Егор.
– Аким.
– Куда вас теперь?
– На Соколин остров.
– Вот тебе, Аким, еще рыбы соленой.
– Дай мне!.. Дай мне!.. – потянулись худые руки. Тощие, желтые, в серых халатах, со злыми, истомленными, больными глазами, арестанты заискивающе улыбались Егору.
– От борта! – орал часовой. – Хватит, спускай парус!
– Дай мне! Дай солененького-то! – молил Егора какой-то старик и толкался по отходившему борту, цепко хватаясь за него руками, оттесняя с силой товарищей. Он облизывал губы и глотал слюну.
Егор подал ему последнюю рыбину.
Вода вдруг зашумела, волны заплескались. Егор отвел лодку, баржа пошла. Водяной парус в огромной деревянной раме ушел под воду. Течение быстрей погнало судно.
Арестанты долго еще махали Егору.
– Видишь ты, какой он!
– Вольный, сам пришел…
С тоской они смотрели на отплывающие далекие избы вольных поселенцев.
– Хорошо на воле!..
– Гляди, братцы, места. Замечай деревни!..
Угрюмые, печальные лица теснились вокруг плешивого.