Амурский сокол
Шрифт:
Далась ему «коневая татьба» – научился воровать лошадей со двора со взломом и без, с выгона и табуна, а ещё – «как случай выйдет», немало набил троп, по которым уводил краденый скот. Из табуна воровал редко – трудно, да и смертельно опасно. Если выйдет промах, пастухи могли запороть кнутами так, что душа из тела вон.
Но однажды цыган по имени Егорий обманул его звериное чутьё, заверив, что кони выпущены на пастьбу безо всякого присмотра, однако на месте обнаружилось, что лошади таки поручены надзору пастухов.
Ночью конокрады дождались,
Очнулся он в кибитке от дорожной тряски: перед глазами пелена – всё лицо замотано тряпками, дышать можно только ртом.
Когда табор встал, его передали старой цыганке, не выпускающей изо рта дымящуюся трубку. Травами и заговорами она выходила парня, но выправить обезображенное лицо, конечно же, была бессильна – нос его провалился, как у сифилитика, от лба через правый глаз на щеку протянулся неровный шрам, исчезли два передних зуба; даже голос изменился – стал приглушённо-хриплым, будто простуженным.
Ерофея не сильно печалило, что из-за этого ему дали кличку Сиплый, называли за глаза сифилитиком: чем страшнее он в глазах людей, тем лучше. По-настоящему бывший конокрад страдал только от невыносимых приступов головной боли, во время которых проклинал всех лошадей на свете, да и цыган в придачу…
Сиплый появился на просеке неожиданно – совершенно не в том месте, откуда уходил в дозор. Обрадовался ему лишь Фёдор, политические встретили настороженно, а Иван равнодушно, лишь подумал: «Вот чёрт уродливый! Ходит, как зверь!»
– С гужевым транспортом нам не гужеваться, лошади каюк, – сказал вожак. – Там у мужика карабин…
Сиплый жестом подозвал к себе товарищей и понизил голос настолько, что было слышно только своим – политические ничего не разобрали.
Глава 3. Встреча в лесу
Сергею едва хватило начатков мужества, чтобы не заплакать, когда Никодим схватился за карабин.
– Чтобы бедное животное не мучилось, – сказал он, – надо пристрелить…
– Никодимушка, давай вылечим Грозу! – воспротивился мальчик. – Ты же можешь, я видел, как ты её раньше лечил…
– Так это было дома, сынок. А сейчас мы далеко уехали. На руках не унесём – тяжёлая. Оставить её здесь – звери задерут. Ты иди пока к просеке, я догоню. Да не забудь свой мешок. Нам надо засветло добраться до заимки дяди Ивана…
Мужчина присел на землю возле лошади и начал нашёптывать ей ласковые слова, поглаживая холку; как только мальчик скрылся из виду за стволами деревьев, он встал и передёрнул затвор карабина.
Серёжа тем временем углубился в кусты, где зажал уши, не желая слышать выстрела, даже глаза зажмурил от невыносимого чувства жалости к несчастной Грозе. Поэтому он не услышал, как хрустнула ветка за спиной, и не сразу понял, что произошло, когда чья-то грубая шершавая ладонь зажала ему рот.
Запоздалая попытка вырваться была пресечена сильной рукой и злым шёпотом:
– Цыц, паря! Иди вперёд и не пищи! Придушу!
Серёжа, решив до поры до времени не трепыхаться, хладнокровно дал вытащить себя на просеку. Там он увидел ещё четверых незнакомцев: двое из них сидели на земле со связанными руками, а двое других стояли с оружием в руках – с револьверами. Серёжа видел такой у лесничего.
– Федя, ты мальчишку-то отпусти, – сказал один из них сиплым голосом. – Пусть голос подаст… а мы его батяню, значит, здесь обождём. Только из рук не выпускай. Убежит ещё.
Шершавая ладонь освободила рот Серёжи, но тут же цепко схватила за ворот. Он брезгливо вытер рукавом губы и не издал ни звука. Бандит тряхнул его за шкирку:
– Кричи!
– А незачем ему кричать – тута я! – неведомо откуда пророкотал басовитый голос.
Бандиты заозирались, но не сумели сквозь листву разглядеть условный жест, который показал Серёже из зарослей можжевельника его крёстный отец. Мальчик немедля понял, какой приём ему следует применить, чтобы освободиться от захвата.
Он крепко схватил Фёдора за рукав и, резко закрутившись вокруг своей «оси», упал на спину, увлекая его за собой. Пока падал, успел выставить прямую ногу вверх, целя в открытое горло бандита. Тот, потеряв равновесие, грузно упал, напоровшись на жёсткую, тренированную пятку мальчика.
Серёжа загодя был подготовлен своим попечителем к подобным ситуациям, ведь им приходилось жить в краю ссыльных каторжан: по тайге бродило немало лихих людей. Если сам Никодим, полагаясь на свою неимоверную силу, мог постоять за себя, то из Серёженьки ему предстояло кропотливо воспитать бойца.
На помощь себе в этом деле он призвал Онганчу, который не признавал огнестрельного оружия за его шум и грохот. Тунгус изготовил Серёже лук и стрелы, научил пользоваться ножом и ставить капканы, а Никодим обучал крестника умению обращаться с казацкой саблей, нагайкой и карабином. К семи годам Сергей всем этим недурно владел.
Труднее всего ему давалась буза [12] – казачье боевое искусство, напоминающее пляску, – во многом потому, что не имел напарника своего возраста, да и физически это было очень тяжело.
12
Бузa – самое частое в употреблении название, и вместе с бойцовской мелодией и пляской это понятие обозначало как саму драку, так и боевую технику. Впервые о бузе как об искусстве упоминается в книге «Ода кулачному бойцу» И. С. Баркова, датируемой 1750 годом.