Амурский сокол
Шрифт:
Хунхузы, потеряв в бою половину своих бойцов, исчезли в тайге. Ружья убитых разбойников оказались старого образца, поэтому их разобрали и привели в негодность. Дальнейший путь продолжили с большей осторожностью.
Перед прибытием в Айгунь десятка Никодима подверглась ещё одному обстрелу. Но так как стрельбу хунхузы (а это были они) вели издалека, урона казаки не понесли. Никодим решил не отвлекаться на этих лиходеев и продолжить путь. А ещё младший урядник не разрешил грабить и жечь дома мирных жителей, когда его отряд проезжал через небольшие селения, – им предстояло
Глава 4. Марья и Никодим
В церкви негде было протолкнуться. Пахло свечами, горел в огнях иконостас и строго глядели с икон лики святых. Десятки глаз устремились на амвон – воскресное богослужение местный батюшка открыл проповедью во славу русского оружия. Только Марья на него не смотрела, разыскивая глазами Никодима – давеча снова обещал прийти.
– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго…
До Марьи с трудом доходил смысл проповеди, её, обуреваемую ревностью, терзала неотвязная мысль: «Когда же он перестанет искать свою Ликин?» Что скрывать – нравился Никодим Марье, а он будто не догадывался, что она ждёт его появления, как манны небесной.
– …Бог избрал немудрое мира, говорит апостол, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, – для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом…
Уже два месяца прошло с того дня, как Никодим принёс корзину с ребёнком в дом Марьи. И всё это время он рвался на китайскую сторону в поисках своей Ликин. И на что она ему?! Этих мужчин не поймёшь: всегда ищут придуманного счастья, не видя настоящего на расстоянии вытянутой руки.
– …Без жертвы невозможно угодить Богу и спастись, и, может быть, ещё и по этой причине Бог попускает на земле войны, болезни и прочие испытания. Ведь на войне люди поставлены в такие условия, что часто бывают вынуждены жертвовать собой ради других, тогда как в мирное время они ничего такого никогда бы не сделали… [9]
9
Из проповеди священника Иоанна Павлова: «В начале было слово. Сто избранных проповедей».
Марья наконец разглядела среди прихожан громоздкую фигуру Никодима. Поймав её взгляд, мужчина улыбнулся и кивнул. Он за последние дни ещё больше окреп, загорел, но немного осунулся. Сказывались заботы, которые тот взвалил на себя. Это был уже не тот медлительный Никодим, раздобревший на спокойной, сытной службе у губернатора. Сейчас на Марью смотрел усатый казак с жёстким волевым лицом, какое бывает у людей, побывавших на войне и смотревших смерти в глаза.
По окончании службы Марья и Никодим вместе вышли из церкви и, не обращая внимания на любопытные взгляды сельчан, так и направились к дому.
Никодим вёл лошадь за узду, а Марья павой выступала рядом. Посторонний человек мог бы подумать, что это казак со своей супружницей возвращаются с воскресной службы. Только вот детки под приглядом Глашиной Фёклы ждали их дома отнюдь не единокровные…
Куда только делась степенность Никодима, когда он увидел Серёженьку! Его друзья-соратники глазам бы своим не поверили, видя, как он нежно воркует над младенцем:
– Ну что, сокол ясный, растём?! О, какой мы теперь большой стали! Улыбаться умеем! А зубы-то где? Нет зубов? Ну ничего, это дело наживное…
Потом на кормилицу посыпались вопросы:
– Марьюшка, а он хорошо кушает? Не капризничает?
– Серёженька у нас мальчик не капризный. Серьёзный, я бы сказала. Он всеми силами старается быстрее вырасти. Будто спешит куда…
– Куда спешит?.. Известное дело, куда! – воскликнул Никодим и сам же ответил: – Ко мне!
Марья рассмеялась, на её душе было тепло в присутствии этого мужчины. Но следующие слова Никодима как ножом резанули по женскому сердцу.
– Марья, мне скоро надобно будет уехать. Часто не смогу теперь навещать. Думаю, может, мне Серёженьку с собой забрать?! Авось найду там кормилицу…
– А я чем тебя не устраиваю? – вскинулась Марья. – Не отдам я тебе сыночка. Куда ты собрался?.. Опять искать свою Ликин?
– Нет. Ликин, пожалуй, я не найду уже… Нет никаких следов. Дело в другом. Нашего губернатора отправляют в отставку. Не понравилось государю императору, как он дело повёл с китайцами. Вот, решил меня облагодетельствовать новой службой перед отъездом из Благовещенска. Рекомендовал в лесную службу помощником лесничего. Звание унтер-офицера пожаловал и содержание неплохое. Теперь моё жильё будет вдалеке – участок находится в ста верстах отсюда. Я подумал, тебе тяжело будет с двумя детьми одной-то…
От этих слов в глазах Марьи вспыхнула надежда, но Никодим, словно не замечая этого, продолжил:
– Я говорю, может, забрать Серёженьку-то?!
– Не отдам мальчонку! – воскликнула со злостью Марья. – Что хочешь делай!
– Ну ладно, ладно… – сказал примирительно Никодим. – Я же так… чтобы тебе ношу облегчить.
– Не тяжела ноша. Справлюсь как-нибудь.
– Марьюшка, сердце моё, не обижайся. Не могу я тебя забрать. Там же тайга, лес. За сто вёрст человеческого жилья не найдёшь.
– А я и не напрашиваюсь! – сказала Марья, успокаиваясь. – Значит, хотел в свою тьмутаракань Серёженьку нашего забрать?! Нет уж! Пусть здесь живёт… нечего такому малютке по лесам шастать! Мы с тобой договаривались спервоначалу, что до четырёхлетнего возраста думать не смей забирать!
– Хорошо, Марьюшка! – прогудел Никодим. – Только не злись! Полдень уже – может, покормишь казака?
Марья всплеснула руками и засуетилась – забегала, приговаривая:
– Вот дурья башка! Вот дурная баба… Прости, господи! Сейчас, сейчас…