Анабасис Кира
Шрифт:
(11) Когда Одрис услышал это, он сказал: "Что касается до меня, Медосад, то после этих слов я готов от стыда провалиться сквозь землю. Если бы я раньше был об этом осведомлен, то не поехал бы с тобой. А теперь я удаляюсь, так как и сам царь Медок не похвалил бы меня, если бы я стал выгонять благодетелей". (12) Сказав это, он сел на коня и уехал вместе с другими всадниками, за исключением четырех или пяти. А Медосад, который горевал о разорении страны, просил Ксенофонта позвать обоих лакедемонян. (13) Ксенофонт, захватив с собой друзей, пошел к Хармину и Полинику и сказал, что Медосад приглашает их для предъявления им того же требования, которое было предъявлено ему, т.е. покинуть страну. (14) "Я полагаю, -- сказал он, -- что вы добьетесь для солдат полагающегося им жалованья, если заявите, что войско требует от вас добром или силой взыскать жалованье с Севфа и после этого охотно последует за вами, а также что и вы со своей стороны считаете это справедливым и потому обещали им вывести их из страны только после того, как солдаты получат принадлежащее им по праву".
(15) Тогда лаконцы заявили о своем согласии высказать все эти, равно как и другие, по их мнению весьма убедительные, доводы и тотчас же отправились в путь вместе со всеми причастными к этому делу лицами. Придя к Медосаду, Хармин заявил: "Медосад если ты хочешь нам что-нибудь сказать -- говори; в противном случае говорить будем мы". (16) Тогда Медосад сказал,
(20) Послали Ксенофонта вместе с наиболее подходящими для этого лицами. Придя к Севфу, Ксенофонт сказал: "Севф, я пришел к тебе не с требованиями, но для того, чтобы доказать -- если это будет в моих силах -- как несправедливо ты возненавидел меня за настойчивое испрашивание для солдат обещанного тобой по доброй воле. (21) Ведь я полагал, что для тебя не менее выгодно отдать обещанное, чем для них получить его. (22) И прежде всего -- кто как не эллины, с помощью богов сделав тебя царем большой и многолюдной страны, вознесли тебя не высоту, доступную для всех взоров, и ты не можешь теперь скрыть ни хороших, ни дурных своих поступков.
(23) "Для такого человека, я думаю, очень важно избежать упрека в том, что он отослал от себя своих благодетелей, не отблагодарив их. Важно также услышать похвалу из уст 6000 человек, а еще важнее никогда не изменять своему слову. (24) Ведь слова людей, не достойных доверия, остаются суетными, бессильными и презираемыми, а слова людей, известных своей любовью к правде, когда эти люди просят о чем-нибудь, могут доставить им то, что другим дает сила. А если они хотят обуздать кого-нибудь, то по моему мнению, одни их угрозы столь же действительны, как налагаемые другими лицами наказания; и одними обещаниями подобные люди достигают того, что получают другие с помощью денег.
(25) "Вспомни, выдал ли ты нам задаток, заключив с нами союз? Я утверждаю: ты ничего не выдал, но поскольку мы верили твоим обещаниям, ты убедил такое множество людей отправиться в поход вместе с тобой и покорить тебе царство, которое стоит не 30 талантов, следуемых теперь с тебя по мнению солдат, а неизмеримо больше. (26) И неужели за такие деньги можно купить как доверие к тебе, так и предоставленное тебе царство? (27) Затем припомни еще, какое большое значение ты придавал тогда завоеванию твоих теперешних владений. Я уверен, ты тогда гораздо сильнее желал добиться того, что теперь уже достигнуто, чем получить даже неизмеримо больше денег, чем данная сумма. (28) Я полагаю, что для человека гораздо пагубнее и позорнее не удержать того, чем он владеет, чем вовсе им не владеть, совершенно так же, как несравненно тяжелее из богатого превратиться в бедного, чем никогда не знать богатства, и гораздо более досадно из царя превратиться в рядового человека, чем никогда не царствовать. (29) И разве ты не понимаешь, что твои теперешние подданные не по доброму к тебе расположению согласились быть под твоим началом, но по необходимости, и что они попытались бы снова стать свободными, если бы их не сдерживал страх. (30) Не думаешь ли ты, что они больше будут тебя бояться и поведение их по отношению к тебе будет более благоразумным, если они убедятся, что эти солдаты либо совсем здесь останутся по твоему приказу, либо будут готовы к тебе вернуться, когда это потребуется, и если они в то же время будут знать, что и другие воинские отряды, узнав от этих солдат много о тебе хорошего, быстро придут сюда, когда ты этого пожелаешь? Неужели ты думаешь, что они будут более послушны, если, основываясь на настоящих событиях, они поймут, что другие войска, не доверяя тебе, откажутся притти сюда, а эти солдаты более расположены к ним, чем к тебе? (31) Кроме того, они ведь покорились тебе не потому, что были подавлены нашей многочисленностью, но из-за отсутствия у них вождей. Тебе, пожалуй, грозит теперь еще одна опасность: они могут избрать предводителем кого-нибудь из тех, людей, которые считают себя обиженными тобой, а то даже и самых могущественных лакедемонян, особенно если солдаты обещают с большой охотой отправиться с ними в поход, при условии получения с тебя обещанного, а лакедемоняне согласятся на это, нуждаясь в войске. (32) А вряд ли можно сомневаться в том, что подвластные тебе теперь фракийцы охотнее пошли бы против тебя, чем за тобой, так как под твоей властью их ожидает рабство, а в случае победы -- свобода.
(33) "Если ты считаешь себя обязанным заботиться об этой стране как о своей собственности, то не думаешь ли ты, что она меньше претерпит бедствий, если эти солдаты, получив должное, покинут ее с миром, чем если они останутся здесь как в стране враждебной, а ты будешь вынужден выставить против них другое войско, более многочисленное и тоже нуждающееся в продовольствии? (34) Когда ты израсходуешь больше денег: тогда ли, когда ты отдать свой долг, или когда долг останется за тобой и тебе еще придется взять на жалованье другое, более сильное войско? (35) Правда, Гераклиду, как он заявил мне, и эта сумма кажется огромной. Но ведь в настоящее время тебе куда легче было бы достать и выплатить такую сумму, чем прежде, до нашего прихода сюда, выдать даже десятую ее часть. (36) Ведь не количество определяет при платеже понятия "много" или "мало", но средства того, кто платит и кто получает. А твой ежегодный доход теперь больше стоимости всего, чем ты владел в прежнее время. (37) А я, Севф, в качестве твоего друга предвидел все это, Желая, с одной стороны, чтобы ты оказался достойным тех благ, которые тебе даровали боги, а с другой, -- чтобы я не лишился всякого значения среди солдат. (38) Потому что, -- пойми это, -- с помощью этого войска я уже не мог бы теперь причинить зла врагу, если бы стремился к этому, и также не был бы в состояния при всем желании вторично притти тебе на помощь; так относится ко мне теперь это войско. (39) И все же, -- я призываю в свидетели тебя самого и всеведущих богов, -- я никогда не только не получил от тебя ничего за счет солдат и не просил для себя лично того, что принадлежало им, но даже никогда не требовал и того, что ты обещал мне самому. (40) Клянусь, я и теперь не принял бы твоих подарков, если бы ты не решил одновременно отдать солдатам должное. Ведь для меня было бы позором устраивать свои делишки и в то же время оставлять без внимания их неудачу, особенно поскольку я пользуюсь у них уважением. (41) Правда, Гераклиду все кажется пустяками, помимо собственного обогащения любыми средствами: но я, Севф, считаю, что для всякого человека, а особенно для начальника, не существует ничего более достойного, чем доблесть, справедливость и благородство. (42) Ведь человек, обладающий этими качествами, -- богат, так как у него много друзей, богат и потому, что другие стремятся стать его друзьями; и благоденствии у него есть с кем поделиться радостью, а если его счастье поколеблется, то у него не будет недостатка в людях, готовых оказать ему поддержку.
(43) "Однако если ты по моим поступкам не мог понять, что я был твоим искренним другом, и не убедился в этом из твоих речей, то взвесь, по крайней мере, все, что говорили солдаты; ты ведь присутствовал там и слышал речи нападавших на меня. (44) Они доносили на меня лакедемонянам, будто я предан тебе больше, чем им, и обвиняли меня в том, что твои интересы для меня дорожке их интересов. (45) Они прибавляли еще, будто я получил от тебя подарки. Неужели они обвиняли меня в получении даров, заметив во мне дурное к тебе отношение, а не наоборот, полную тебе преданность? (46) Я, по крайней мере, думаю, что всякий человек обязан выказывать благодарность тому, кто одарил его. А ты, в то время, когда я еще ничего для тебя не сделал, выражал мне свое расположение и взглядами, и речью, и подарками и надавал мне обещаний без счета; а когда я исполнил твои желания и возвысил тебя насколько мог, ты осмеливаешься оставлять без внимания даже тот факт, что я впал в такую немилость у солдат? Однако я верю -- ты решишься отдать должное. (47) И время научит тебя этому, и сам ты не захочешь слышать порицания со стороны людей, с такой готовностью сделавших тебе так много добра. Поэтому я прошу тебя при выплате денег представить меня солдатам таким, каким ты нашел меня при первом нашем знакомстве".
(48) Выслушав это, Севф стал проклинать виновника задержки выплаты жалованья, и все считали, что это не кто иной, как Гераклид. "Я, -- говорил Севф, -- никогда и не помышлял о задержке жалованья и, конечно, все выплачу". (49) Тогда Ксенофонт снова взял слово и сказал: "Так как ты теперь согласился выдать деньги, то я прошу тебя заплатить их через меня, чтобы я по твоей милости не оказался у войска в меньшем почете теперь, чем тогда, когда я прибыл к тебе". (50) Севф сказал: "По моей вине солдаты не станут меньше уважать тебя, а если ты останешься у меня только с 1000 гоплитами, то я отдам тебе поместья и все, что было мной обещано". (51) Ксенофонт ответил: "При данных условиях это невозможно; ты должен нас отправить". "Но я уверен, -- сказал Севф, -- что для тебя было бы безопаснее остаться у меня, чем уйти". (52) Ксенофонт снова ответил: "Благодарю тебя за предупреждение, но мне невозможно остаться. Однако знай, если мне придется пользоваться где-нибудь, известным влиянием, то и ты сможешь извлечь из этого некоторую пользу". (53) Тогда Севф сказал: "У меня нет денег, но то немногое, что я имею -- один талант, -- я отдаю тебе, так же как и 600 быков, до 4 тысяч голов мелкого скота и примерно 120 рабов. Возьми все это и сверх того провинившихся перед тобой заложников и уходи". (54) Ксенофонт улыбнулся и сказал: "Если этого не хватит для выплаты жалованья, то чьей собственностью я должен объявить этот талант? В самом деле, ведь и отъезд для меня опасен, а может быть, мне надо еще остерегаться побития камнями? Ты ведь слышал угрозы?". Ксенофонт провел этот день у Севфа.
(55) А на следующий день Севф отдал им все, что обещал, и вместе с тем послал людей, чтобы пригнать скот. Между тем, солдаты говорили, будто Ксенофонт ушел к Севфу с целью остаться у него и получить обещанное. Когда же они увидели его, то обрадовались и побежали ему навстречу. (56) А Ксенофонт, заметив Хармина и Полиника, сказал: "Войско получило это благодаря вам и поэтому я все вам передаю; разделите и выдайте войску". Они приняли имущество и, назначив продавцов, продали его, причем на их долю выпало много нареканий. А Ксенофонт не ходил к ним, но на виду у всех стал собираться домой, так как в Афинах еще не было вынесено постановления об его изгнании. (280) Но его друзья из войска пришли к нему и просили не уезжать до тех пор, пока он не выведет солдат из Фракии и не передаст их Фиброну.
280
См. Примеч., V, 12.
Глава VIII
(1) Оттуда эллины переплыли в Лампсак, где Ксенофонт встретился с флиасийским жрецом Эвклидом, сыном того Клеагора, (281) который нарисовал фрески в Ликее. Он поздравил Ксенофонта с тем, что тот остался жив, и спросил, сколько он накопил денег. (2) Ксенофонт под клятвой сообщил жрецу, что у него не хватило бы денег даже на дорогу домой, если бы он не продал коня и кое-какие вещи. (3) Тот не поверил, но когда лампсакийцы прислали Ксенофонту дары гостеприимства и он стал приносить жертву Аполлону, то Эвклид, присутствовавший при этом, рассмотрел принесенную жертву и сказал, что верит отсутствию денег у Ксенофонта. "Я вижу, -- сказал он, -- что если бы даже тебе когда-нибудь представилась возможность разбогатеть, то этому будут мешать какие-то препятствия, а если таковых не окажется, то ты сам будешь для себя помехой". (4) Ксенофонт согласился с этим. Эвклид сказал тогда: "Тебе препятствует Зевс Мейлихий", (282) и затем он спросил: "Приносил ли ты ему такие жертвы, какие я совершал у вас дома, т.е. жертвоприношения с всесожжением жертвы?". (283) Ксенофонт ответил, что не приносил жертв этому богу с тех пор, как выехал из дому. Эвклид посоветовал принести жертву согласно принятому ритуалу и уверял, что это принесет большую пользу. (5) На следующий день Ксенофонт отправился в Офриний, принес в жертву и целиком сжег поросят, согласно отечественному обычаю, и получил хорошее предзнаменование. (6) В тот же день прибыли для раздачи денег войску Бион и Навсиклид. Они пригласили Ксенофонта в гости и, подозревая, что тот лишь по крайней нужде продал свою лошадь в Лампсаке за 50 дариков, так как слышали о том, как сильно он ее любил, выкупили ее, возвратили Ксенофонту и отказались от платы.
281
Текст "Анабасиса" в данном месте, видимо, испорчен, так как он не дает удовлетворительного смысла. Предложенные исправления допускают две возможности: либо Клеагор был живописцем, украсившим фресками храм в Ликее, либо, как и его сын, гадателем-жрецом, составившим книгу о сновидениях, посылаемых Аполлоном в Ликеях. Первое нам кажется более вероятным, хотя никаких других упоминаний о живописце Клеагоре из Флиунта в античной традиции не сохранилось. См. статью: Leonhard, в журнале Athenische Mitteilungen, XXXIX, 1914, стр. 144 сл.
282
Зевс Мейлихий -- Зевс Милостивый. Главным местом культа этого бога были Афины, а самым большим праздником в честь Зевса Мейлихия считался праздник Диасий, во время которого приносились умилостивительные жертвы (см. сл. примеч.).
283
При обычных жертвоприношениях богам только некоторые части закланных животных сжигались на алтаре, другие же отдавались жрецам, а третьи шли на угощение участников торжества. Но в некоторых случаях, например при умилостивительных жертвах, обычай требовал предания закланного животного огню целиком, т.е. жертвоприношения со всесожжением жертвы; для этого выбирался мелкий скот.