Анабиоз
Шрифт:
Немного промазал. Остановка осталась метров на пятьдесят в стороне.
Я развернулся и быстро зашагал вдоль шоссе.
Солнце скрылось, подкрасив небо над горизонтом розовым. Наметились сумерки. Но фонари не загорались, фары не светили, не горели огни заправок, домов и магазинов. Ни рядом, ни вдалеке. И людей не было, хотя нельзя было пожаловаться на отсутствие жизни.
Возле остановки я притормозил. Сел на остов скамейки, убрал очки в футляр, приладился и, выбрав удобный угол, стал пилить проросшее сквозь разбитую
Придерживая ствол, я допилил до конца, не давая дереву упасть. Когда зубья пропахали последние сантиметры древесины, аккуратно уложил ствол на бок и поглядел на спил.
Спина вспотела. По позвоночнику скользнул знакомый холодок. От затеи я не ждал ничего хорошего, но это было слишком.
Я судорожно сглотнул. Во рту пересохло. Жаль, воды с собой не взял. Где-то недалеко, будто издеваясь, расхохотался проснувшийся филин.
Пора возвращаться, но не тащить же с собой все дерево.
Я опустился на колени, взял сантиметров на двадцать выше спила и начал с остервенением елозить по стволу тупой ножовкой. Аккуратность и ровность второго разреза меня уже не заботила.
Рука болела, с непривычки вздулась пара пузырей. Футляр с очками от энергичных движений болтался на шее, как аритмичный маятник. Сумерки густели. Я торопился…
К костру вернулся уже почти в темноте. Огонь сквозь кусты был заметен издалека. А голос Коляна вообще разлетался на всю округу.
— …проснулся, н-на, по телу какие-то золотистые мурашки бегают. Думал, всё, допился. Проморгался, вроде пропали, — закончил он фразу.
— Та же фигня, — хрипло отозвался Борис. — Кстати, а число у тебя какое было, когда заснул?
— Число?
— Ну, дата.
— Н-на! Чтоб я помнил… Я как-то больше по дням недели… сейчас…
Колян зашлепал губами, прикидывая в уме.
— Двадцать восьмое июля, — выдал он наконец. — Точно! Как раз начальство за деньгами уехало. Зарплату кинуть должны были.
Колян замолчал. Я подошел вплотную к костру и остановился. Борис, заметивший меня еще несколько секунд назад, состроил недовольную рожу.
— Ты где шлялся до сих пор? Лапша застряла? Она вроде сухая была.
Сил препираться не было. Я молча бросил на землю полено.
— Смотрите.
Колян подхватил деревяшку. Повертел в руках. Продекламировал:
— Над Италией обширной солнце светит с наглой мордой, а под лесенкой в каморке Папа Карло пилит бревна. Хочет сделать Буратину…
— Это что? — оборвал его излияния Борис, глядя на меня снизу вверх.
— Дерево помнишь? — спросил я, чувствуя, как дрожит голос. — Которое на остановке через лавочку проросло?
Борис кивнул.
— Я его спилил. Считай годовые кольца.
Брат хмыкнул с уважением. Протянул
— Двадцать восемь, — обронил я, не выдержав.
— Что? — опешил Борис.
— Двадцать восемь колец. Этому дереву двадцать восемь лет. И чтобы прорости через асфальт нужно было еще какое-то время. Так что мы спали лет тридцать. Это как минимум.
Борис смотрел сквозь меня. Складка на лбу стала глубже. Или просто от всполохов костра сгустились тени?
Я ждал, когда мой всезнающий, рациональный брат выдаст какое-то логичное объяснение. Выдаст хоть что-то.
Он молчал.
Мир вокруг притаился, возвращая пугающую, неприятную тишину. Даже костер теперь потрескивал не так дружелюбно, как минуту назад.
— Фига се, — выдохнул наконец Колян. — Это ж сколько мне лет, н-на?
ГЛАВА 3
Ночные гости
В стеклышках очков плясали отражения багряных головешек. Костер мы не гасили, но пламя притушили. Света хватало от взошедшего месяца.
Волков или других хищников огонь, возможно, отпугнет, но привлечет людей — а люди разные бывают. Ведь после тридцатилетнего сна, кроме нас, очнулся кто-то еще. Ощущение присутствия тлело внутри, как подернутые золой угли.
Кто-то проснулся. И тоже начал осваиваться в новом мире.
Тридцать лет, подумать только. Миг для природы, целая жизнь для человека.
Миг? Да не такой уж миг, судя по тому, как изменился мир. Даже если предположить, что природа и впрямь на треть века сбросила человеческое бремя, то картина выходила пугающая.
Хотя, что тут предполагать. Вот она, картина. Вокруг нас.
В линзах отражалась ночь с мерцающими точками углей…
Сам не заметил, как достал очки и стал протирать их краем футболки. Раньше такого за собой не замечал. Неужели обзавожусь новой привычкой?
Впрочем, чего особо удивляться: новый мир — новые привычки.
Убрав очки обратно в футляр, я протянул слегка озябшие руки к тлеющей головешке. Рану на плече дернуло. Пальцы рефлекторно сжали теплый воздух.
— Я ж не постарел, н-на, — глубокомысленно сообщил Колян, закончив изучать ногти. — Даже когти не отрасли. Если бы реально тридцать лет прошло, мог бы уже ими во-он ту колонку царапать.
Я невольно глянул на темный силуэт сгоревшей заправки.
— А вам по сколько лет-то было? — Колян замялся, подбирая слова. — Ну… когда вырубило.
— Да столько и было, — хмуро отозвался Борис, принимаясь шкрябать найденным в ящике с инструментами точильным камнем по лезвию топора. — Тридцать да тридцать пять.
Я обратил внимание, что он не уточнил, кому сколько. Интересно. Обычно Борис не стеснялся, что он младше меня, а наоборот козырял: мол, добился для своего возраста побольше, чем некоторые.