Анабиоз
Шрифт:
— Ты откуда огонь взял? — поинтересовался Борис.
Новый знакомец приосанился, со значением выудил из кармана очки, повертел ими перед носом. Поведал гордо, словно только что получил яблоком по башке и делился открытием всемирного тяготения:
— Линза. Солнышко. Бумажка.
Под последнее слово он кивнул на валяющийся возле дверей братов портфель, который я оставил возле входа.
О как. А я со своими линзами не догадался такой фокус проделать.
Борис мрачно посмотрел на Коляна, перевел взгляд на меня.
— Значит, мой договор
— Не сердись, Боряныч, — потупился Колян. — Там еще много бумаги. Не на один костер хватит.
— Угу. Три юриста с этим договором конодребились неделю. Понадобится, еще заходи. Ладно, — резко выдохнул брат, гася злобу. — Новый нарисуем.
Колян, кажется, опять ничего не понял.
— Да ладно, н-на, — виновато пробормотал он. — Я ж не со зла.
— Проехали. Надо костер развести и факелы соорудить, пока солнце не село.
На то, чтобы запалить костер, ушло не больше получаса. Веток приволокли много. Те, что были поменьше, ломались об колено. Какие потолще — Борис подрубал лопаткой.
Факелы тоже оказались не проблемой. Колян нашел за магазином сорванные с крыши куски рубероида. Намотанный на палки и подожженный, он светил куда дольше, чем горящая бумага.
В отличие от брата, Колян бубнил без умолку.
Жил он тут неподалеку. То есть, вообще-то, он жил далеко, в Калужской области, но там ему все надоело, и Колян дернул в столицу на заработки. Давно. Потом какое-то время торчал в Москве, какое-то время — под Москвой, работая кем ни попадя и где придется. Жил и сожительствовал, пил со студентами по общагам и… с кем он только не пил. Потом устроился в одну лавочку сторожем. Тут, совсем рядом. Проторчал там год. А потом заснул и проснулся сегодня.
Тот день был хороший, тихий. Начальства не предвиделось. Колян накромсал хлебушка, откупорил килечку в томате, вскрыл пузырь, и понеслось. На вечер была заначена вторая бутылка и вино для Клавки, которая обещала заглянуть.
Когда Колян проснулся, что-то было не так. И с ним самим, и вокруг. Сперва думал, что вырубило спьяну, грешил на похмелье. Потом понял: не так всё. И похмелье ни при чем. Мутный и непонимающий, добрел до шоссе, перемахнул через дорогу. Искал… Не, не Клавку. Пес с ней, с Клавкой. Людей искал. Слава богу, нашел…
Я слушал вполуха. В большей части этого трепа не было никакого смысла, но, по крайней мере, он разрушал жуткую тишину. Борис, напротив, оживился и стал перекидываться с Коляном байками из беспутного студенчества.
Мне было не до их бодрых разговоров. Тревога не уходила. Вот бы поскорей добраться до Арбата, найти Элю и убедиться, что с ней все хорошо.
Солнце катилось к закату. Костер весело потрескивал. Факелов навертели с десяток, дровами запаслись на сутки вперед. Колян свалил последний припертый ворох хвороста. Сел к костру. В зубах торчал молодой, еще совсем мягкий еловый побег.
— Жрать охота, — поделился он, пожевывая хвойную ветку.
—
— Не очень, — признался Колян. — Мы мальчишками были. Хлобызднем чего или покурим и елкой зажевываем. Чтоб запах, н-на, отбить. Елочка — это первое дело.
«Н-на» он вставлял по поводу и без. Присказка явно требовала продолжения, но Колян его культурно избегал.
— Помогало? — подколол Борис.
— А то, — подмигнул Колян. — Правда, один раз ухряпались с пацанами до соплей, н-на. Зимой было. Иду домой, вижу елку. Знаю, что не то. Молодых побегов-то нет, но перемкнуло в башке. Думаю, какая, н-на, разница? Встал под елку и чуть ли не три ветки сожрал. Жесткие, колючие, н-на. Домой пришел, мать увидала, как меня мотает, и отхлестала мокрой тряпкой, н-на. На другой вечер успокоилась и говорит, мол, я тебе, дураку, сама налью, только одеколон тот хвойный больше не пей.
Колян благодушно хохотнул и тут же загрустил.
— Курить охота. На той стороне дороги тоже заправка, н-на. Та не сгорела, но там магазина нет. Только будка с кассой. Там ничего кроме масла и омывалки.
Омывалка, масло… Мысль взорвалась в голове, заставив сердце забиться чаше.
— Может, вода дистиллированная? — спросил я.
— Как же! Там только эта, с добавками от насекомых, н-на. Чтоб комаров размазанных с лобовухи смывать легче было. Не знаю, что туда добавляют, но я это пить не рискну.
— Да ладно, Коль, — поддел брат. — С твоим-то стажем и испугаешься?
— Не надо грязи, — оскорбился Колян. — Я чистый продукт потребляю. Одно дело водка, хлебная слеза. Другое — химия всякая.
Упоминание химии подействовало на Бориса странным образом. Брат переменился в лице, подскочил на ноги и выругался.
— Ты чего? — нахмурился я.
— Ничего, — хрипло выдохнул тот и, подхватив обмотанную рубероидом палку, сунул ее в костер.
Лицо брата стало резким, будто столкнулся с чем-то неприятным, раздражающим. А раздражала его, обычно, человеческая глупость. Факел загорелся, закоптил.
«Про дверь-то забыли», — сообразил я, поднимаясь.
— Ага! Дотумкал, — оскалился Борис и с факелом наперевес направился ко входу в магазин.
Я уже поджигал вторую палку. Колян смотрел озадаченно.
— Вы чего, мужики?
— Ничего, — отозвался я в тон брату, вытаскивая из костра факел. — Сейчас вернемся.
При свете нутро магазина выглядело еще неприятнее. Гарь, грязь, копоть. Копошащиеся мыши, какие-то жучки и сороконожки. От вида насекомых стало противно настолько, что очередные человеческие останки, обнаруженные между черными каркасами витрин, не вызвали сильных эмоций.
Или я стал понемногу привыкать к мертвечине?
Борис стоял возле двери и ковырял ее, перебирая ключи. Чадящий факел он приладил к полке, отчего на щетинистой щеке и скуле дрожали красно-желтые отблески.
Когда я приблизился, брат как раз вставил подернутую ржавчиной железку с бородкой в замок. Ключ подошел, но радоваться было рано.