Анафем
Шрифт:
Я не рассмеялся.
— Прости, — сказала она. — Что там?
— Ничего. Просто думаю.
— Ой-ой.
— Неужто на всём Арбе никто лучше нас не справился бы с этой миссией?
— Хм. Раз решение принято, значит, так и есть.
— Но как оно было принято? Погоди секундочку, я знаю: Ала пробила его через какой-то комитет.
— Может быть, ничего и не надо было пробивать, — сказала Тулия, и я улыбнулся брезгливости, с которой было произнесено последнее слово. — Но ты прав, без Алы тут не обошлось.
—
— Ты даже не представляешь, насколько рациональны военные в критических ситуациях и насколько осмысленным становится диалог.
— Но военные должны были просто сказать: «Это дело для наших ребят. Десантников. Не для кучки инаков, беглого ита и голодного пришельца».
— Была… есть запасная команда, — призналась Тулия. — Кажется, сплошь из военных. Их готовили так же, как и вас.
— Так почему же всё-таки скафандры и шарманы достались нам?
— В какой-то мере из-за языка. Жюль Верн Дюран — бесценное достояние. Он говорит на орте, но не знает флукского. Значит, команда должна быть хотя бы отчасти ортоговорящей. Двуязычие чревато самыми разными накладками…
— Хм. То есть, вероятно, мы были запасными, пока на нас не свалился Жюль Верн Дюран…
— Он на вас не свалился, — напомнила Тулия. — Вы…
— Ладно, я о другом. Меня по-прежнему удивляет, как бонзы вообще стали рассматривать такую мысль, при том что у них есть астронавты и десантники. Настоящие профи, которые на этом деле собаку съели.
— Но, Раз, ты обучаем. Если «это дело» — управлять S3-35B и собирать холодное чёрное зеркало, ты в силах его освоить. Всю жизнь, с тех самых пор, как тебя собрали, ты тренировал мозги, чтобы стать обучаемым.
— Ну, может, тут и впрямь есть резон. — Я вспомнил немыслимое прежде зрелище: Арсибальта, включающего ядерный реактор.
— Но решающий довод — не знаю, конечно, как именно Ала его сформулировала, — что миссия в целом будет состоять не из одного полёта. Кто знает, что вам предстоит делать там, куда вы летите? И тут тебе придётся пустить в ход всё умение соображать, все знания, полученные с тех пор, как ты стал фидом.
— С тех пор, как я стал фидом… сейчас кажется, что это было давным-давно.
— Угу, — сказала она. — Я тоже недавно об этом думала. Как я прошла через лабиринт. Вышла на солнце. Прасуура Тамура взяла меня за руку и налила мне миску супа. И я помню, как собрали вас.
— Ты водила меня по матику, — сказал я, — как будто жила там уже сто лет. Я думал, ты не иначе как тысячелетница.
На другом конце линии Тулия шмыгнула носом, и я на минуту закрыл глаза. Скафандр был рассчитан на все выделительные функции организма, кроме слёз.
Каким же я был болваном, когда мечтал об отношениях с Тулией! Уж если с Алой сложно, то каково было бы с ней?
— Ты с Алой говоришь? У вас есть контакт? — спросил я.
— Наверное, если потребуется, я могу с ней связаться, — ответила Тулия. — Но ни разу
— Ты была занята.
— Да. Когда вашу ячейку запустили в космос, Алина ответственность сразу выросла. Думаю, ей некогда отвлекаться.
— Ну… надеюсь, она там сейчас придумывает, что нам делать, когда мы окажемся на месте.
— Уж это точно, — сказала Тулия. — Ты и представить себе не можешь, насколько серьёзно Ала воспринимает свою ответственность за… за то, что произошло.
— На самом деле, я примерно представляю. Знаю, она боится, что мы все погибнем. Но если бы она видела, как слаженно мы работаем, ей бы полегчало.
Мы снова зашли за Арб. Я уже потерял счёт, сколько раз мы оказывались на линии видимости «Дабан Урнуда» и вновь с неё пропадали. Остальные пристегивались к конструкции крепления двигателей под холодным чёрным зеркалом. Я был под обманкой: пошагово выполнял инструкцию из двухсот пунктов. Оставалось ещё семнадцать.
— Выдернуть шнур надува, — прочитал я вслух и выдернул. — Готово.
В вакууме я не мог слышать, как шипит выходящий газ, но чувствовал его рукой, сжимавшей раму обманки.
— Есть, — сказал Лио.
— Наблюдать за процессом надува, — зачитал я следующую строчку технопрехни. Вялый ком раскрашенной ткани, до последнего времени служивший нам мусорным мешком, начал распрямляться и обретать форму по мере того, как наполнялся газом внутренний каркас. Некоторое время я боялся, что ничего не выйдет — газа не хватит или что-нибудь ещё произойдёт не так, — но через несколько секунд структура расправилась.
— Состояние? — спросил Лио. Он был под зеркалом и ничего не видел.
— Состояние такое… такое прекрасное, что мне хочется на неё влезть и отправиться в полёт.
— Есть, — сказал Лио.
— Начать визуальный осмотр. — Минуту я лазил по обманке, любуясь её картонными «двигателями ориентации», легчайшими «антеннами» из полиленты и проволоки с эффектом памяти формы, нарисованными от руки «подпалинами» и прочими чудесами бутафории, над которыми лабораториумы на конвоксе трудились не одну неделю. Я нашёл неразвернувшееся «сопло» и вытянул его скелекистью, потом подёргал замявшуюся распорку, чтобы она надулась. Убрал прилипший лоскут упаковочного тряпья.
— Всё отлично, — объявил я.
— Есть.
Теперь по инструкции предстояло открыть несколько клапанов и проверить давление в двигателях. Я понимал, что любая неисправность в системе меня убьёт, но выбора не было.
«Десять минут до линии видимости».
Последним пунктом значилось включить таймер и установить обратный отсчёт на пять минут. Финальное «Есть» Лио ещё звучало в ушах, когда я почувствовал сильный рывок — Оза потянул меня за страховочный фал. Через несколько секунд я был под зеркалом и остальные пристёгивали меня так торопливо, будто я — опасный буйнопомешанный, которого они сегодня с утра ловили. Разговор сводился к коротким строчкам инструкций и таким же лаконичным ответам.