Анафем
Шрифт:
«Восемь минут до линии видимости».
Воздушные мешки в скафандре раздулись. Блеснул свет: это заработали двигатели зеркала. Меня вдавило в спину скафандра. Как всегда, мы были развёрнуты лицом вверх и не видели, что происходит. Но на этот раз у нас была спиль-передача, так что мы могли наблюдать, как удаляются шар и обманка. К исходу пяти минут они были так далеко, что мы различили лишь один голубой пиксель включившихся двигателей.
Через несколько минут обманку увидят Геометры: к тому времени она вновь окажется на линии их видимости.
Наши двигатели выполнили свою роль: вывели нас на траекторию, на которой мы достигнем высоты «Дабан Урнуда». Больше они не понадобятся. Мы снова были в свободном падении. Воздушные мешки в скафандрах сдулись.
Я
Потом она взорвалась.
В полном соответствии с планом. Мы не знали, как поступит с обманкой Основание и чем нам это грозит, поэтому, чтобы не рисковать, конструкторы заложили в программу ошибку. Не тот клапан открылся не в тот момент. И обманка рассыпалась. Огня как такового не было, грохота мы, разумеется, не слышали. Вся структура просто превратилась в быстро растущее облако ошмётков. Всего через несколько минут мы увидели в атмосфере под собой яркие чёрточки: это сгорали куски обманки. Урнудцы, как мы надеялись, должны были решить, что наш жалкий гамбит провалился из-за неисправности двигателя — ситуация более чем правдоподобная, — и направить свои сенсоры на съёмку фрагментов, чтобы собрать как можно больше информации, пока всё не сгорело в атмосфере. Холодного чёрного зеркала они не увидят.
Следующий этап путешествия занял несколько суток и разительно отличался от первых двадцати четырёх часов. У нас больше не было широкополосной связи с поверхностью. Поскольку и дел особых не было, то наступило затишье.
Сейчас мы были в положении птицы, летящей прямиком на воздухолёт. До «Дабан Урнуда» мы бы, безусловно, добрались, но, чтобы не остаться кляксами сублимированного мяса на его щебнистой поверхности, надо было затормозить.
В нормальном космическом полёте мы бы в последнюю минуту выдали короткий импульс и завершили его несколькими изящными манёврами при помощи сопл. Но поскольку мы хотели подобраться незаметно, такой метод не годился. Нам нужен был способ затормозить, не включающий стремительный выброс раскалённого газа.
Конвокс нашёл решение: электродинамический фал, то есть попросту проводящий шнур с грузиком на конце. Длина фала — тонкого, но прочного, примерно как наши хорды, — составляла пять миль. Чтобы он оставался натянутым, требовался груз. Эту роль мы отвели уже ненужным шарманам, спрятанным под уменьшенной и более простой версией холодного чёрного зеркала. Итак, нашей первой задачей, после того, как мы выбрались из-под шара, было скрепить шарманы, соорудить над ними зеркало и привязать их к фалу. Мы выждали, пока Арб окажется между нами и «Дабан Урнудом», и приступили к самому авантюрному — на грани безумия — этапу операции: то есть закрутились и при помощи возникшей центробежной силы вытравили пять миль фала. Хуже — страшнее и неприятнее всего были первые несколько минут, пока груз не отошёл чуть дальше. Потом скорость нашего вращения вокруг общего центра тяжести замедлилась, так что Арб уже не мелькал в поле зрения с такой частотой. К тому времени, как фал развернулся полностью, вращение замедлилось настолько, что мы его почти не замечали. Теперь мы совершали полный оборот точно за один виток, то есть груз всегда был «под» нами, фал — вертикален, а холодное чёрное зеркало — «над» нами, где ему и следовало находиться. Медленное вращение создавало искусственную силу тяжести примерно в одну сотую арбской, то есть мы медленно «падали» бы вверх — прочь от планеты, если бы нас что-нибудь не удерживало. Этим чем-то были надутые трубки-распорки холодного чёрного зеркала. Нас прижимало к нему, как прижимает мусор к забору едва ощутимым ветерком.
Вскоре по завершении этого манёвра мы прошли над теневой стороной Арба и прекрасно видели, как Основание разгвоздило все крупные стартовые комплексы в экваториальном поясе Арба. Планета была по большей части чёрной, с прожилками и пятнышками света в населённых частях
Раздался механический щелчок: Арсибальт воткнул провод в гнездо на передней панели моего скафандра. Так мы теперь разговаривали. Даже ближнюю радиосвязь сочли излишне рискованной, поэтому мы соединялись проводом, скафандр со скафандром. Точно также у нас не было круглосуточной широкополосной связи с поверхностью. Вместо этого Самманн использовал устройство, проталкивающее информацию — медленно и спорадически — по узкому направленному лучу, который Геометрам не увидеть. Так что теперь если ячейка 87 что-нибудь хотела мне передать, сообщение возникало в виде текста на виртуальном экране шлема — но не сразу. Нам сказали ожидать задержек порядка двух часов. А если бы мы не подключались проводами к сетке, то вообще бы не могли ничего получить или передать.
— Танцы на проволоке, — заметил Арсибальт. Я по привычке глянул на его щиток, но увидел только искажённое отражение грибообразного облака. Поэтому я перевёл взгляд на экран посередине скафандра. Арсибальт посмотрел на Арб, затем поднял голову и встретился со мной глазами.
Мгновение я собирался с мыслями. Это был первый настоящий — то есть личный разговор за последние несколько дней. С тех самых пор, как я проглотил Большую таблетку и влез в скафандр, каждый мой вдох, каждый удар моего сердца, даже звук, с которым я пью воду, передавался куда-то в реальном времени. Я привык думать, что каждое моё слово слушают бонзы, обсуждают в комитетах, сохраняют для вечности. Не лучшие условия для искреннего или интересного разговора. Однако я очень быстро привык, что не слышу восемьдесят седьмую ячейку. А теперь у нас с Арсибальтом появилась возможность поговорить. Никто к нам не подключился, мы были одни, как если бы гуляли в страничной роще Эдхара.
Говоря о проволоке, Арсибальт играл словами: он имел в виду не столько проводящий шнур, который мы сейчас размотали, сколько канатоходцев под куполом цирка. Без страховки.
— Да, — ответил я. — Когда мы вскрывали один груз за другим, я всё ждал, что там будет…
Я чуть не сказал «какая-нибудь система торможения для входа в плотные слои атмосферы», однако здесь космический жаргон был так же неуместен, как в страничной роще.
Арсибальт закончил за меня:
— Способ вернуться.
— Да. А теперь, когда мы всё распаковали и большую часть выбросили, ясно, что здесь ничего такого нет. И не было.
Я думал об этом, глядя, как очередной гриб под нами рассеивается и бледнеет, словно рассвет, в холодных верхних слоях атмосферы.
Арсибальт подхватил оброненную мною нить разговора:
— И ты сказал себе, что посадочный аппарат за нами пришлют позже — запустят его, например, отсюда… или отсюда, — он указал сперва на гриб, над которым мы проплывали, затем на другой, вспухающий несколькими тысячами миль восточнее, — …или оттуда, куда летит вот этот.
Арсибальт имел в виду гвоздь, только что пронесшийся в атмосфере под нами. Не знаю, куда он попал. Может быть, в ракетостроительный завод.
Разумеется, Арсибальт хотел сказать, что все мы теперь покойники — без малейшей надежды на спасение, — если не попадём на «Дабан Урнуд». Я самую малость разозлился, что он всё сообразил быстрее меня. И ещё я думал: «Ну вот, снова» — и мысленно приготовился, что следующие десять часов буду по проводку убалтывать Арсибальта, выводя его из полуистерического состояния и уговаривая глотнуть успокоительного, которое наверняка имелось в скафандре.