Анафема
Шрифт:
— Мы покажем, — сказала рыжая, повела плечом, освобождаясь из объятий качка, подошла к машине Саввы, мимоходом задев его крутым бедром, и уселась на заднее сиденье. Смуглянка процокала каблучками и уместилась рядом с водительским местом.
— Девочек куда доставить? — спросил Савва.
— Оставь на хате. Пусть отдыхают. Заодно и порядок наведут, — осклабился парень, — а я заеду под утро рассчитаться.
Корняков завел двигатель. Смугляночка подтянула кожаную юбку так, что были видны белые трусики, оттенявшие стройные ноги,
— Ну что, познакомимся? — предложил Корняков, — меня зовут Савва…
— А меня — Фекла, — фыркнула рыжая.
Корняков медленно повернулся к ней и уперся взглядом в переносицу. Он очень не любил, когда шутили над именем, данным ему родителями. И Господом — крестили его тоже Саввой.
Улыбка исчезла с пухлых губ девушки, будто ее смыло волной.
— Меня зовут Савва, — повторил Корняков, глядя ей в глаза.
— А меня Аурика, — с непонятным акцентом сказала смуглянка, стараясь разрядить атмосферу.
Рыжая попыталась улыбнуться.
— Савва так Савва, чего ты взъелся? Я — Людмила. Мы поедем или будем в гляделки играть?
Корняков смягчился.
— Командуй, Людочка.
Попетляв в Кисловских переулках, Людмила вывела его на Воздвиженку. Через несколько минут «девятка» въехала во двор старого четырехэтажного дома.
— Тормози, — сказала Людмила.
Савва запер машину, Аурика взяла его под руку, прижавшись горячим телом. Она была небольшого роста — едва ему по плечо.
«Аурика? Казашка, что ли? — подумал Корняков, — ну что ж, тоже заграница».
Людмила уверенно набрала на двери подъезда код. На лестнице было темно и пахло кошачьей мочой. Корняков поморщился.
— Девочки, что за хлев?
— А ты думал, здесь тебе ковровую дорожку раскатают и цыганский хор споет «к нам приехал, к нам приехал, наш Савелий дорогой»?
— Людочка, ты слышала такую поговорку: язык твой — враг твой? — спросил Корняков, убирая с локтя руку смуглянки. — Мы еще не начали веселиться, а ты меня уже достала.
— Ну извини. Такая уж уродилась, — пожала плечами Девица, — некоторым нравится.
— Мне не нравится. Я отдохнуть хочу, и не люблю, когда меня хватают за язык.
— Ну пойдемте уже, — Аурика потянула его по лестнице, — Люда, прекращай.
На втором этаже Людмила подошла к обшарпанной двери, погремела ключами в трех скважинах. Аурика вошла первой, щелкнула выключателем.
— Ну как, Савелий? Все еще обижаешься?
Корняков вошел в квартиру, огляделся. Огромное зеркало отражало стены в темных обоях, матовый плафон придавал прихожей необходимый уют. Прямо была дверь в кухню, направо — в комнату. Савва скинул ботинки и прошелся по квартире, заглядывая за занавески. В комнате царила практичность: необъятный сексодром, огромный телевизор с набором немецкой порнухи, бар на колесиках. Ноги по щиколотку утопали в ковре. Ванная комната поразила Корнякова сверканием никеля и зеркал. Джакузи голубоватого цвета зазывала понежиться в пенном благоухании бодрящих струй.
— Годится, — констатировал Савва, расстегивая рубашку, — девушки, марш в ванную.
Он прошел на кухню, на ходу стягивая одежду. Аурика пискнула:
— Ой, что это у тебя?
Корняков встал перед зеркалом, глянул через плечо. Косые побелевшие шрамы пересекали мускулистую спину. Он почти забыл про них, а следовало как-то подготовить девчонок. Чего зря пугать.
— Это, ласточка, память о тяжелом детстве.
— Ладно заливать-то, — сказала Людмила.
Аурика, открыв ротик, смотрела на Корнякова во все глаза.
— Правда, что ли?
— Хорошо, если я скажу, — Савва усмехнулся, чуть помедлил, — что это память о войне, вы поверите?
— Д-да, — неуверенно пробормотали девушки вразнобой.
Аурика спросила:
— Ты воевал?
— Было дело.
— В Чечне?
Савва повернулся к ней, долго и пристально посмотрел в глаза.
— Тебе действительно интересно?
Аурика пожала плечами и отвернулась. Неожиданно вмешалась Людмила:
— Прости, Сав, если я тебя задела. Я привыкла так разговаривать. Но ты не похож на наших обычных клиентов.
— Чем? Дырками в спине?
— Этого как раз навалом. У кого какая царапина после разборки — первым делом хвастаются. А если уж настоящая рана, держись тогда! Только о ней и будут говорить…
— А я, значит, не говорю и тем от них отличаюсь.
— Не только. Ты какой-то напряженный. Как натянутая тетива.
Савва хмыкнул. Тетиву ему видеть не доводилось.
— Можно задать тебе вопрос? — продолжала Людмила.
— Можно.
Она шепнула что-то на ухо Аурике, та кивнула. Сказала:
— И я только что об этом подумала.
— О чем? — с подозрением спросил Корняков. Девушки переглянулись.
— Савва, прости, ты — мент? — спросила Людмила неожиданно.
— Нет. Но направление мыслей верное. — Савва продемонстрировал свое удостоверение. Девушки испуганно отшатнулись. — Не бойтесь, я на отдыхе. А потом — вы уже взрослые, можете заниматься чем угодно.
Аурика успокоилась быстрее. Несмело шагнула вперед, медленно провела пальчиком по шраму.
— Больно было?
Вопрос показался Савве настолько неожиданным и неуместным, что он расхохотался. Людмила присоединилась, а через несколько секунд смеялись все трое.
— Да уж, — с трудом выговорил Корняков, — не щекотно!
Обстановка немного разрядилась. Чтобы не обижать девушек, Савва рассказал:
— Снайпер подстрелил. А тут — чини, взяли меня в оборот, еле вырвался. Дополз до наших. Говорят, когда врач начал меня резать, я смеялся. Врут, наверное. Я ничего такого не помню.