Анахрон (полное издание)
Шрифт:
Мирра взвизгнула и повисла у дьявола на шее.
Он отечески похлопал ее по спине.
— Ладно, будет вам. Можете включить мою гипотезу в вашу книгу.
Она затрясла головой.
— Вы что? Я же не могу присвоить себе чужое открытие. Вы должны пойти со мной… Вы должны написать… Вы…
Он отстранился.
— Мирра. Вы забыли одну маленькую деталь. Я — дьявол.
— Это чертовски осложняет дело, — согласилась Мирра.
Дьявол склонил голову набок.
— Вы так и будете довольствоваться этими жуткими текстами, Мирра? Хотите, я научу вас живой, настоящей лексике? Вы же не знаете по–готски
— Есть одно, — машинально сказала Мирра, — но оно еврейское. Рака.
— Вот видите. Я научу вас ругаться по–готски. А как на этом языке будет кошка? Сорока? Крыса?
Дьявол говорил, Мирра торопливо записывала.
И тут противно взвыла сирена.
— Опять бомбежка, — сказала Мирра. Она была страшно раздосадована. — Может, не пойдем никуда?
— Ну вот еще, — заявил дьявол. — Я не ангел, чтобы оборонить вас от такой напасти.
— Разве дьявол не может спасти человека? Я читала…
— Может, — перебил дьявол. — Но для этого он должен заключить с человеком договор. Вы же не станете заключать со мной договор, Мирра?
Он посмотрел прямо ей в глаза. Пронзительным взглядом своих ярко–синих маленьких глаз. И Мирре стало очень холодно и одиноко.
Она плотнее закуталась в свой платок.
— Нет, — сказала она. — Вряд ли. Хотя вы мне очень помогли. Я благодарна вам. А вы… То есть, нам на лекции по истории средних веков говорили, что суеверные люди средневековья… что они верили, будто дьявол может совратить и заставить человека…
— Мне почти невозможно заставить вас, — грустно сказал дьявол. — В вас нет ничего, за что я мог бы уцепиться. Вы совершенно не дорожите собственной жизнью. И у вас нет близких.
— Мой брат?.. — спросила Мирра и вдруг поняла, что до этого мгновения смутно надеялась на то, что он все–таки жив.
— Убит под Старой Руссой, — подтвердил дьявол. — Вы совершенно неуязвимы. Боюсь, вы даже не честолюбивы. Вы просто любите свой готский, а других слабостей, вроде бы, у вас и нет.
— Ладно, идемте в это чертово убежище, — согласилась Мирра. — Раз уж никак не можем иначе помочь друг другу. Глупо умирать так рано.
Она выбежала из Публичной Библиотеки.
Мирра даже не заметила, когда дьявол исчез. Его просто вдруг не стало рядом.
Впрочем, ей не слишком хотелось с ним встречаться. От него для этого чересчур дурно пахло.
Сведениями же, полученными от него, воспользоваться так и не смогла, поскольку не имела возможности указать достоверный источник.
* * *
— Ни черта не поняла, — сказала Аська, дослушав рассказ. И пугнула кобеля:
— Филосторрргий!
Кобель с готовностью залаял.
* * *
Спектакль именовался «Побратимы». На афише пояснялось: «По мотивам novel'а Федора Достоевского». Мокрогубый реж находил это очень остроумным.
Декорации были, как водится, — две веревки, три доски. На премьеру явился весь актерский состав плюс немногочисленные зрители — друзья и знакомые актеров. Сигизмунд пришел под ручку со спесивой Лантхильдой. Аська приплясывала между Вамбой и скалксом. Раб откровенно забавлялся; Вамба же зачем–то напустил на себя свирепый вид.
Играли в каком–то подвале. Фойе с пирожными и газировкой, равно как и знаменитая «вешалка», с которой
Подвал постепенно заполнялся людьми. Двое или трое случайно забрели с улицы и купили билеты по пять тысяч. Остальные, естественно, собирались насладиться искусством бесплатно.
Сидели на стульях. Безмолвствовали. Покашливали. Так требовал этикет.
Благолепие нарушалось лишь резкой вандальской речью. Вамба со скалксом, не чинясь, обсуждали что–то. Иногда Вамба обращался к Лантхильде, та охотно отвечала. Обнищавшая петербургская публика, еще не утратившая спеси, некогда приобретенной походами в Филармонию, косилась на невоспитанных иностранцев неодобрительно. В голове у Сигизмунда подстреленной голубицей билась одна–единственная мысль: ОХ, ЗАСВЕТИМСЯ!.. Он с трудом утешал себя соображениями о том, что шансы встретить здесь людей, способных опознать готско–вандальскую мову, равны нулю.
А, гори все синим пламенем. В крайнем случае в Анахроне отсидимся, вдруг мелькнула другая мысль.
Спектакль начался неожиданно, как нападение гитлеровской Германии на Советский Союз. В колонках вдруг зашипело, а потом понесся мрачный речитатив:
Мне уже до звезды, кто здесь есть кто Кем я продан и кем вознесен Я проклят святошами, я обречен На жизнь Я тянул руки вверх, услышал: держись Вцепился зубами в трухлявый карниз Я поверил ему Падая вниз Я подумал: пиздец, но это был не конец Я возвращался с небес Я сам себе сын, брат и крестный отец.note [6]
6
ote6
Текст Сергея Белоусова (Олди).
Музыка и речитатив Лантхильде не понравились. Она громко осведомилась:
— Хвас ист, Ассика?
— Это К.О.Т., — ответила Аська. — . Олди это. Молчи.
Лантхильда надулась. Она ничего не поняла.
«Господи! — мысленно воззвал Сигизмунд. — Сижу с вандалами в театре под названием «Бомбоубежище“, смотрю спектакль «Побратимы“ по Достоевскому под музыку какого–то «К.О.Та“. И это, товарищи, не сон. Это реальность. Как говорил покойный Федор Михалыч, «какие страшные вещи делает с людьми реализм“! В свое время эту фразу постоянно повторяла Наталья. Впрочем, Наталье такой «реализм“ и не снился. Ну ничего, с дядей Женей она не соскучится.»
Между канатов, свисающих с потолка, в круге света на сером заднике вдруг замерла черная изломанная фигура. Постояла. Потом начала двигаться, говорить. Спектакль пошел.
Как уяснил Сигизмунд — Достоевского он знал исключительно плохо, не любил — то была Настасья Филипповна. Она была исключительно развратна и по совместительству исключительно несчастна. А еще она была страшна как смертный грех: высокая и тощая, совершенно плоскогрудая, с огромным черным ртом и гигантским носом. По отзыву Аськи, «гениально танцует фламенко, все кончают, а она отвязная напрочь — то крылья себе пришьет, то вообще вторые руки, то пляшет обнаженная эстатические танцы, в поту купается… а потом ходит одетая в черное платье, ворот под горло, вся ледяная — не подойти».