Анахрон (полное издание)
Шрифт:
— Са–ам эта… на хер, мудо–дзон!
Вамба приподнялся на стуле.
— Йа–а, — обрадованно повторил Вавила, — зу ис зата мудо–дзон! Йа казал! Я знат! Ти знат! Ассика знат!
И вызывающе захохотал.
Вамба молча ударил его кулачищем в переносицу.
Скалкс неожиданно пропел:
— В очесвеном париском туалетэ ист натписи на роском ясике.
* * *
Таким образом, адаптация вандалов была отдана в крепкие педагогические руки Виктории. Хотя бы на этот счет Сигизмунд мог быть спокоен. Он
Впрочем, окружающие заботились о том, чтобы жизнь С.Б.Моржу на тридцать восьмом году медом не казалась. В частности, позвонила Наталья.
— Сигизмунд? Еще не забыл нас? Или мне уже пора представляться?
— Всех не перезабудешь, — неудачно ответил Сигизмунд.
— Ты вообще–то отец или кто? Ты знаешь, что дети обычно растут?
— Ну, — дипломатично отозвался Сигизмунд.
— «Ну!» Ярополк из всего вырос. Ботинки нужны, резиновые сапожки на лето, все такое дорогое…
— Притормози, Наталья. А Евгений–то что?
— Евгений — не отец. Отец — ты! Ярополк тебя уже забывать начал. Скоро «дядей» станет звать.
— Наталья, нет у меня сейчас денег. Бизнес стоит.
— У тебя вечно все стоит где не надо. Нам–то что прикажешь делать?
— Да я сам ночами извозом занимаюсь. Тем и живу.
— Да ты хоть тараканами питайся. Эгоист ты все–таки, знаешь ли. Махровый. А лысую свою на что содержишь?
— Какую лысую?
— Ну эту, актерку погорелого театра. Я видела вас на улице. Парочка! Мы с Ярополком сразу на другую сторону улицы перешли. Чтобы хоть ребенок не видел. Позорище.
— Высказалась? — разозлился Сигизмунд, готовясь бросить трубку.
— Только не бросай трубку! Есть у тебя такая милая привычка. И не молчи. Не выношу, когда молчат в телефон.
— Да я не молчу.
— Нет, молчишь! Отвечай!
— Что отвечать?
— Я тебя только что спрашивала.
— Повтори еще раз. Я не помню.
— Хорошо. Повторю. Ярополк вырос из старого. Ему на дачу ехать не в чем будет. Ты о ребенке хоть думаешь?
— Иногда.
— Оно и видно.
Сигизмунд решил, что настала пора поговорить с Натальей о чем–нибудь приятном.
— Ну, а как дела у Евгения?
— А тебе–то что?
— Да так. Симпатичный дядя.
— Не издевайся! — подозрительно сказала Наталья. — Получше тебя будет.
— Так я и говорю: симпатичный. Чем он сейчас занимается?
— Евгений пишет книгу. Кстати, у тебя сохранилась «Кама–сутра»? Помнишь, фотографии в коробке?
— Что–о?!
— Не для ЭТОГО, не думай. Я спрашиваю: сохранилась или ты выбросил?
— Сохранилась, вроде…
— Ну, тебе она явно не нужна. Твоя лысая и без «Кама–сутры»…
— А тебе–то она зачем нужна?
— На пару месяцев дай.
— Приезжай, — сказал Сигизмунд, пожав плечами.
— Ты не думай только. Это Евгению, для работы.
Сигизмунд громогласно заржал. Наталья
— Для книги. Просто сейчас все очень дорого, если покупать. А денег НЕТ.
— Да ладно, ладно. Приезжай. Если хочешь, приезжай с Евгением. Дам я вам «Кама–сутру». Считай, свадебный подарок.
* * *
Наталья и впрямь приехала с Евгением. Дядя Женя оказался еще более нелеп, чем сохранилось в воспоминаниях Сигизмунда. Вошел, застрял на пороге, разинул рот, начал озираться, поворачиваясь всем грузным туловищем. Наталья впихнула его в квартиру.
Навстречу гостям выплыла Лантхильда. Толстая, как вертолет. Заважничала. Дабы дорогая супруга от спеси не лопнула, Сигизмунд спровадил ее в «светелку». Лантхильда степенно удалилась.
Наталья стояла прямая, как столб, с поджатыми губами.
— Может, все–таки поможешь пальто снять? — процедила она.
Кобель с любопытством обнюхивал ботинки дяди Жени. Дядя Женя стоял оцепенев
— остерегался, видать, не хватил бы его кобель зубами.
— Он не кусается, — напомнил Сигизмунд, снимая с Натальи пальто.
Дядя Женя хохотнул. С опаской погладил пса.
Из «светелки» доносилось монотонное пение.
— Что, так и живешь с этой? — осведомилась Наталья неприязненно. — А лысая твоя где?
— Ее Анастасия зовут.
— Чаю дашь? МЫ замерзли.
Дядя Женя уже протоптанной дорожкой побрел в гостиную. Осмотрелся, забубнил что–то под нос — видать, вел нескончаемый диалог с самим собою. А затем узрел меч. Топоча, устремился к пианино. Бесцеремонно общупал ножны, попытался извлечь клинок. Клинок не выходил. Ножны были завязаны на ремешок. Этого дяди–женин мозг уже не вмещал, поэтому дядя Женя легко отказался от идеи обнажить меч. Повернулся к Сигизмунду сияющий. Заговорил взволнованно:
— Самое… ну, самое… это… и–и–и… значит, ну оружие — это самое у меня, значит, было тоже… я собираю.
Наталья нахмурилась.
— Что это у тебя там такое?
Сигизмунд подошел к пианино. Взял меч. Развязал ремешок, извлек из ножен.
— Ну вот, — сказал он, — полуавтомат. Поднимаешь руками, опускается сам…
— Купил? — агрессивно осведомилась Наталья.
— Да вроде того, — сдуру брякнул Сигизмунд.
Евгений потянулся к мечу трепещущими руками.
— Настоящий?
— Да.
— Двенадцатый век?
— Пятый.
Евгений осмотрел клинок из рук Сигизмунда — тот не на шутку опасался, что дядя Женя порежется — и засмеялся. Толстым пальцем погрозил, будто шалуну.
— Самое… Новодел, самое, видно… Я обучался, самое, металловедению, это… знаю… Да и в музее видел. Пятый век — они корявые, ржавые, закалка у них не та. У них закалка была примитивная, в землю закапывали да потом счищали, это самое, не настоящий закал. Вот у самураев — катаны… самое… настоящий закал.