Анахрон (полное издание)
Шрифт:
— Возьмите бананов, — присоветовал холуй, следивший за тем, чтобы клиент ничего не спер. — У нас дешевые.
Ну, не такие уж они здесь были дешевые — по пять тысяч. Может, и правда бананов юродивой купить? Не в намек, а для удовольствия.
Взял бананов.
Пока ходил, собирая в корзину райские плоды, кобель времени даром не терял. Сперва постанывал — с хозяином, небось, по супермаркету гулять желал. Потом стал вертеться, запутался в поводке, дернулся и упал набок. Затем выпростался и как–то очень ловко схитил что–то с ближайшей полки и пожрал, давясь.
Что именно
Продавщицы стремились поскорей избавиться от Сигизмунда с его кобелем. Сигизмунд послушно заплатил за пиццу. Изнемогая от стыда, отпутал кобеля от стойки и вытащил его из супермаркета. Кобель, как ни в чем не бывало, бежал рядом, помахивая хвостом. Считал, видать, что знатную шутку отмочил.
…А через два дня целлофан из него тащить, мрачно думал Сигизмунд.
Дорога домой пролегала мимо «культурного центра». Сигизмунд зачем–то поискал глазами знакомого дедушку–орденоносца, но того не было.
Странноватой отрыжкой повсеместного новогоднего базара выглядела выставленная в одном из водочных ларей елочная гирлянда. Лампочки в три светофорных цвета на зеленом проводке. Вешай на елку, включай в розетку и будь счастлив. Лампочки не просто горели, но и мигали. Продавец вывесил их на всеобщее обозрение — в рекламных целях.
Несколько секунд Сигизмунд тупо смотрел на мигание лампочек. Вспомнить что–то силился. Потом вспомнил. Да, собачий ошейник с подсветкой. Тот, что сперва у девки на лунницу сменял, а после отобрал и непоследовательно и зверски разломал.
Наскреб в кармане мятых тысяч и приобрел дивную вещь в собственность. Вечную и нерушимую. Охраняемую законом.
…Это что же, запоздало удивился Сигизмунд, юродивая девка у меня до Нового Года жить будет? Еще три недели?
Краем сознания он уже понимал — да, будет. И после Нового Года — тоже.
* * *
Когда он вернулся, девка уже не спала. Вроде как даже обрадовалась ему. Сигизмунд спустил на девку кобеля. Пес, не чинясь, всю ее облизал. Девка спихнула кобеля на пол и что–то сказала неодобрительное.
Ишь ты, права качает.
— Гляди, — сказал Сигизмунд, — чего я тебе купил.
И вытащил из пакета гирлянду. Девка захлопала белесыми ресницами. Жрать она, наверное, хочет, а я тут дурью маюсь. Ладно, юродивая, терпи.
Сигизмунд повесил гирлянду над тахтой. Воткнул в розетку. Лампочки послушно заморгали. Девка уставилась на них и просияла. Еще бы! На ошейнике их всего пять было, а здесь — такое богатство!
Маразм крепчает. Только и остается, что на Новый Год нарядить юродивую вместо елки, гирлянды на нее навесить, а самому вокруг прыгать. Потом, глядишь, и Дед Мороз придет…
Оставив блаженную наедине с сокровищем, пошел молоко кипятить.
* * *
Уже ближе к вечеру заявился Федор. Был бодр. Жизнеутверждающе пах чем–то вкусным. Карман Федора непривычно топырился книгой.
Глянув на развешанное
— Стирку, значит, затеяли, а, Сигизмунд Борисович?
— Раздевайся, что стоишь?
— Да я на минутку, Сигизмунд Борисыч.
Однако же НАТОвский пятнистый ватничек снял и прошел на кухню, умело лавируя между простыней и наволочкой. Явно хотел чаю.
Сигизмунд поставил чайник.
— Докладывай, что там стряслось? Что ты там не мог такого сообщить мне по телефону?
Боец Федор многословно и бойко начал рапортовать по начальству.
Поехал он, значит, за гальюнами. Приезжает. Ведут его к продукции. Тот самый хмырь ведет, знаете его, чернявый. Отгружай, говорит. Я ему говорю: «Погодь, малый, посмотреть продукцию надо–то». А он: «Чего смотреть? Не хрусталь, чай. Гальюн кошачий — он, это…»
Федор говорил напористо, чуть задыхаясь от небольшого праведного гнева.
— Короче. Беру. Гляжу. Во–первых, цвет. Это же лошади шарахаются, какой цвет. Договаривались же, что белые будут. Он: хуе–мое, какая разница. Я его (Тут Федор убедительно взял Сигизмунда за пуговицу) останавливаю. Стоп, говорю. Договаривались — белый. Некондишн — налицо. Потом. Складываю. Беру деталь номер один и ставлю на деталь номер два. Согласно технического описания. Испытал на устойчивость. Качается! Я ему говорю: «Качается!» Он: «Какое качается? Не качается! Во!» И легонько потрогал. У него не качается. Еще бы дунул. Дунешь — тоже не качается. Так на него же не дуть будут, правильно? Он говорит — пройда такая: «Ты, говорит, на него еще сядь, под тобой развалится — скажешь некондишн». Я говорю: «Зачем я буду садиться? На него кошка взойдет. Оно качнется, животное испугается. Нам рекламация. Отвадили кошку от цивильного туалета. Зачем нам это надо?» Он говорит: «А что кошка? Под кошкой тоже качаться не будет».
Федор сделал паузу и домовито разлил чай по чашкам. Сигизмунд сел, отмахнул с лица мокрую простыню.
Федор продолжил повествование:
— Я ему говорю: «Кошка весом от трех кэгэ. Норматив. Во всех справочниках указан.» Он согласился! Я говорю: «Прикладываем силу от трех кэгэ».
Тут Федор полез в нагрудный карман и, к величайшему изумлению Сигизмунда, извлек оттуда силомер с циферблатом. Предъявил. Сигизмунд повертел в руке. Федор ревниво следил за ним и при первой же возможности отобрал назад.
— Голландская вещь. Десять гульденов. Я его сжал в кулаке. Видишь, говорю, прикладываю силу в три кэгэ. Сейчас такую же силу будем прикладывать к изделию. Приложил. Качается! Качается, блин. Против точной измерительной техники он ничего не сказал. Он может доказать, что лиловое — это белое, тут я ничего поделать не могу. Измерить нечем. А насчет силы — прибор имеется. тут уж он ничего не смог.
Фирма «Морена» приторговывала кошачьими гальюнами трех модификаций: «Восход–20», «Восход–40» и «Восход–60». Под такими названиями изделия значились в разных бумагах. «Восход–60» был настоящим аэродромом. Пять кошек одновременно присядут, не подравшись. Брали их мало. Самый ходовой товар был, естественно, «двадцатка». Эти–то и проверял боец Федор.