Анахрон. Книга первая
Шрифт:
У Адмиралтейства остановились. Вышли из машины. Лантхильда наконец забыла свои страхи. Приседала — смотрела. На цыпочки вставала, тянула шею. Подбегала к могучим нимфам, нагруженным сферами, потом отбегала. И непрестанно говорила что-то.
Сигизмунд стоял у машины, покуривал. За девкой наблюдал. Спросил ее вдруг:
— Что, никогда даже на открытках не видела?
Она недоуменно глянула и снова принялась любоваться.
Живем тут, мимо ходим каждый день, глаз, поди, замылился — не ценим ведь,
Когда подъехали к Зимнему, у Лантхильды уже не осталось сил изумляться. Пока они медленно проезжали мимо, неотрывно глядела в окно. Лицо у нее было молитвенное, как будто она погрузилась в неземной экстаз. Очень кстати пришелся и Вагнер, с тихой угрозой бурлящий в динамиках.
Из транса ее вывел горбатый мостик через Лебяжью канавку. Подпрыгнув и ухнув, девка изумленно квакнула и засмеялась.
Минули Летний Сад с заснеженной решеткой и затихшими зимними деревьями. Лантхильда молчала. Только руки тискала.
Сразу за Летним Садом их “подрезала” черная BMW. Сигизмунд едва успел притормозить, чтоб не поцеловать бээмвуху в задницу.
— Блядь! Пидоры черножопые! Права купили, ездить ни хера не умеют!
Девка визгнула.
BMW ушла вперед.
Совсем другим голосом Сигизмунд сказал девке:
— Все о'кей, Лантхильд.
Та мгновенно въехала в ситуацию. Погрозила исчезающей бээмвухе кулаком и вымолвила гневно:
— Унлеза срэхва.
Слово прозвучало неожиданно знакомо. Сигизмунд попросил уточнить, хво, мол, такое — срэхва.
Лантхильда засмеялась. Извернулась под ремнем, показала на свой зад.
— Срань, — перевел Сигизмунд. — Понятно.
Он дружески пожал ее руку, все еще стиснутую в кулачок, и они поехали дальше.
Сигизмунд прокатил Лантхильду до “Чернышевской”. Возле “Чернышевской” развернулся и малыми улочками выбрался к площади Восстания. Снова провез по Невскому, а возле кинотеатра “Паризиана” (бывший “Октябрь”) притормозил.
Претенциозная вывеска “Паризиана” раздражала, как и многое другое. Например, ассортимент киноблюд. Срэхва, а не ассортимент, прямо скажем.
Напротив угрюмо высился ресторан “Москва”, забранный зеленой сеткой, — ремонтировался. А внизу, там, где когда-то был “Сайгон”, тянулся неопрятный забор, размалеванный так называемой “кислотной” живописью. Перед президентскими выборами так были разрисованы все строительные заборы в центре города. Забор призывал “Борис, борись!” и еще что-то.
В бывшем “Гастрите” морковными огнями светился ресторан “Кэролс”.
Он показал девке на забор, на оранжевые огни. Она послушно глянула. Опять восхитилась.
— Что, нравится? — недружелюбно проговорил Сигизмунд. — Это потому, что ты приезжая. Не знаешь ты ни хера…
— Хво? — спросила девка
— Конь в пальтхво, — проворчал Сигизмунд.
Впереди зажегся зеленый огонь. Сигизмунд тронулся.
Девка опять замолчала. По сторонам глазела. Вишь, во вкус вошла. Понравилось кататься. А страхов-то было, страхов!..
И не ведает нелепое созданье, что у этого паскудного забора и началась головокружительная девкина карьера в доме Сигизмунда Борисовича Моржа.
Потому что прежде это был Сайгон.
Сайгон. Господи, да что я знаю о Сайгоне? Я все время лгу себе. Я лгу о Сайгоне. Никогда и не был в том Сайгоне, о котором себе лгу. И вообще не знаю, что это такое. И никто не знает. Никто толком не знает.
Ну, приходил я сюда. Ну, пил кофе. По двадцать шесть без сахара, по двадцать восемь с сахаром. По пятьдесят шесть копеек двойной.
Стену подпирали длинноволосые, в неновой одежде, откровенно с чужого плеча, в грязных феньках. Обменивались тягучими новостями. “Как Джон?” — “Нормально”. (Долгая пауза). Многозначительно: “Какие ПЛАНЫ на лето?” — “Ну…” (И опять долгая пауза).
А по слухам (нарочно интеллигентных девочек пугать) в доме напротив с подзорной трубой мент сидел. И всех на видео записывал, кто туда ходил. Чтобы потом арестовать.
“…И оказывал сопротивление при задержании, упираясь ногами в асфальт”.
— Это вы мне?
— Да, да, тебе!
— За что?
— Поговори мне!..
Да нет, ничего я о Сайгоне толком не помню. Не приглядывался. Мимо ходил. Заходил. Пил кофе. По двадцать шесть, по двадцать восемь, двойной…
…Эх, кого там Федор рекомендовал от всех бед? Николай Угодник, благослови левый поворот! Гаишников, вроде, не видать…
Свернул на Садовую. Пора уж домой возвращаться. Накатались.
…Больше ничего ведь не помню. Просочился сквозь пальцы. Все казалось — приду, вгляжусь. Вспоминай теперь, зови обратно. Придумывай то, что не успел разглядеть.
Да что это было? Место, где можно было выпить кофе (по двадцать шесть, по двадцать восемь, двойной)? Образ мыслей? Стрелка? Нечто, растворенное в городском воздухе? Пуп земли? Место, где можно быть собой? И, что еще важнее, быть КЕМ-то, КРОМЕ САМОГО СЕБЯ? Тупик?
Нет, нет! Не то!
Но что?
ЧТО ЭТО БЫЛО?
“Сайгон в моем сердце”, — подумал он с отвращением к себе. Господи, какая пошлость.
Он свернул на улицу Ломоносова, миновал скопление иномарок, обсевших тротуар со всех сторон возле престижного клуба “Пирамида”. Одно из немногих новых заведений, которые не уродуют город. Напротив, “Пирамида” неожиданно облагородила жуткую дыру.
Возле клуба притулился реликт перестройки — один из последних видеозалов в городе. Порнуху катает, безымянный герой.