Анахрон. Книга вторая
Шрифт:
Хватило даже скудных познаний Сигизмунда, чтобы понять: старец ярился, требовал, обличал… Все крутилось вокруг имени «Сегерих». Мол, вынь да положь Сегериха! Сигизмунду тестюшка и слова вставить не давал. Наконец выдохся и заткнулся. Снова мрачным взором сверлить принялся.
Сигизмунд перевел взгляд на Вамбу. Вамба выглядел озабоченным.
— Йаа, Сигисмундс, — закивал Вамба, — Сегерих! Сегерих — хвор ист?
— А мне почем знать?
— Посем? — Вамба повторил знакомое слово. Потер пальцы понятным жестом, будто купюры слюнил. — Нии
Старый пень снова ожил. Завопил с удвоенной силой. Сегерих! Чтоб был! Здесь! Немедленно! Ну? Что стоишь? Где Сегерих-то? Ну-ка быстро, ноги в руки — искать!
Лантхильда тихонечко кивала Сигизмунду с умильным видом. Мол, Сигизмундушка, ну что ты, право. Видишь — батюшка Сегериха просит? Что тебе стоит, коли так уж приспичило старому человеку! Сходи, уважь. Поищи.
Постепенно наливаясь «свинцовой мерзостью бытия» по самые уши, Сигизмунд медленно повернулся и молча вышел из «светелки».
Аська сидела на кухне, покуривала. Завидев Сигизмунда, встрепенулась.
— Чайку хочешь, Морж? Слушай, меня он тоже достал. Во как достал! Все говорит, говорит, поучает… За мальчика принял, сиськи щупал, чтобы проверить, потом хохотал, по спине меня хлопал — чуть душу наружу не выбил… А знаешь, я ему понравилась. Он считает — это отменная шутка волосы срезать и так ходить. Вамба рассказал ему про меня и Вавилу…
— А что — ты и Вавила? — удивился Сигизмунд.
— А ты не знал?
— Откуда мне знать? Я над тобой со свечкой не стою.
— Да мы уж давно. Его кольцо в пупе прикололо. Ну и пошло… А меня — хайры. Ну и другое тоже. У него шрам на животе, только не от аппендицита. Папочка Валамир говорит, мы с Вавилой друг другу идеально подходим. Мол, два раздолбая.
— Да это он просто радуется, что Вамба на тебя не позарился. Вавила старой сволочи — никто, а Вамба все-таки сынок.
— Да ну тебя в задницу. С тобой как с человеком разговариваешь… Или ты ревнуешь, Моржик? Так я ведь тебя тоже люблю… А чего ему от тебя надо было?
— Какого-то Сегериха.
— А где он?
— Кто?
— Сегерих.
— Да хер его знает, этого Сегериха! Я его в гробу видал!
Аська неожиданно сказала, давя окурок:
— В самом деле, Морж, что ты кобенишься. Сходил бы, поискал этого Сегериха. Сам видишь, волнуется дед. Еще копыта отбросит от переживаний.
— Будет вам сейчас Сегерих! — заорал Сигизмунд. Вскочил.
— Ты хоть чай-то допей! — в спину ему крикнула Аська.
Сигизмунд шел в Анахрон, грохоча заграждениями и яростно бормоча себе под нос:
— Будет вам сейчас Сегерих! Будет вам Сегерих!
На полдороге обнаружил, что впопыхах не переоделся. Так и выбежал в хорошей куртке. Да и фиг с ней. Отомщу! За все отомщу!
Но спустившись и остановившись перед заветными кирпичами, открывающими подземный ход, Сигизмунд вдруг задумался. Он пережил здесь столько ужаса, видел столько страшного и неприглядного… И там, в темноте, в черном зеве колодца, ждало что-то… какой-то неведомый провал.
И все же раз за разом он находил в себе силы идти в Анахрон, заглядывать в приемную камеру, осматривать «предбанник». Ни отвращение к бесчеловечному порождению жестокой эпохи, ни стерегущий за каждым поворотом страх, — ничто не могло остановить его.
Почему? Ведь не ярость же, в самом деле, погнала его из кухни в Анахрон! И всяко не тревога за судьбу какого-то там Сегериха! И меньше всего — желание потакать капризам старого вандала, оккупировавшего «светелку» и тиранящего оттуда всю тусовку.
Нет, совсем не в этом дело. Совсем не в этом.
А в том, что Анахрон неудержимо притягивал к себе. Звал. И это было сильнее любого страха.
Сигизмунд вошел в тоннель и закрыл за собой потайную дверь. Впереди тянулся темный ход. Но и мрак, и одиночество, и страх — все это казалось малой платой за наслаждение оставить в недосягаемой дали бессмыслицу «верхней» жизни.
Здесь, под землей, в недрищах Анахрона, имелась своя алогичность. Но — другая. Может быть, более высокого порядка. Волюнтаризм акта Творения. Бессмысленность претворения биомассы в разумное существо. Нелогичность Создателя.
Жрец Анахрона, блин!
И ведь снова побежишь отсюда, умирая от ужаса! И снова будешь возвращаться.
Опять вспомнились кадры семейной «хроники»: Аспид, презрительно глядящий и на застолье, и на любительские кинопотуги отца… Еще бы тебе, дед, не кривиться! Ты играл в куда более захватывающие бирюльки.
Неожиданно, будто въяве, увиделась и кинокамера. Она называлась «Спорт-2» и являла собою толстостенную железную коробку, из которой пипкой торчал крохотный объектив. И помещалась она в очень жестком футляре. Почти таком же большом и твердом, как деревянная кобура от маузера, которую дед хранил как реликвию германской войны.
Анахрон был сегодня чрезвычайно активен. Сигизмунд ощущал, как пульсирует пространственно-временная ткань. А может, это была игра воспаленного воображения.
К приемной камере Сигизмунд приближался с опаской. Если Сегерих — или, скажем, Лиутар с дружиной — здесь, то… А, пошло все на хрен! Всех, всех натурализую, пропишу к себе, поселю в «светелке» и на кухне. Лиутару нашепчу, что старый пердун Валамир, мол, его с дерьмом тут смешивал. Вообще интриги разведу. Или схожу с вандалами Зимний возьму. Кто тут временные? Слазь! Кончилось ваше время.
А может вообще на вандальских мечах да копьях взойти в кресло начальника нашего РЭУ? Квартиру вандалам выделить казенную, а дворника оттуда — гнать, гнать…
В камере, как и ожидал Сигизмунд, никого не оказалось. Заходить туда он не стал. Закурил.
Почему-то не хотелось покидать помещение Анахрона. А куда, собственно, идти? Домой? Квартира теперь, почитай что, тю-тю. Аська, сучка, и та… С вандалом спуталась. И ведь плевать ей, что он вандал.
Лантхильда… Нет, все, поломата жизнь, поломата!