Анаконда, глотающая живьем
Шрифт:
– Ну и гад же ты! Пошел отсюда! – Лазовский кипел.
– А чё! – не сдавался тот. – Они не должны тут ездить!
– Уйди, ради бога, – двинулся на него Лазовский. – Много ты понимаешь.
Лишь к одиннадцати часам дня из конторы пришла машина с заменой.
– Не пост, а какое-то наваждение, – говорил Георгий, садясь в машину.
***
Непрокин ехал в сторону рынка. За рулем сидел один из штатных водителей. Машина притормозила возле ворот, затем вошла внутрь рынка и возле двухэтажного здания с надписью «Дирекция рынка» остановилась.
Непрокин
– Поглядывай тут, – и скрылся за дверью.
Лицо у него моментально преобразилось: надменность исчезла, а вместо нее в глазах появилась внимательность. Возле кассы стоял вооруженный пистолетом охранник. Тяжелая кобура оттягивала книзу широкий ремень. Непрокин первым кивнул охраннику, вошел в кабинет к директору и сел в просторное кресло. Директор, стройный мужик лет тридцати, вытянулся перед ним по струнке.
– Как у нас дела? – спросил Непрокин. – Решили проблему?
– В штыки принимают, – ответил директор.
– Не понял. А ну объясни.
– Не хотят. Нам, говорят, и этого за глаза.
– А ты разъяснил, что если они откажутся, то работать здесь больше не будут?
– Безусловно, – скакнул на месте директор. – Довёл до каждого под расписку, как вы велели.
– Мы ведь это не сами придумали. Роспотребнадзор. Это их указание – заменить все ларьки. Цена обоснованная.
– Я постараюсь, – обещал директор. – Сегодня же по второму кругу пройдемся.
Глава 9
Как бы то ни было, третий пост на главном объекте пришелся Лазовскому по душе, несмотря на то, что с поста временами дергали для подмены. Здесь были одни склады и минимум народу.
В следующую смену Лазовский отдежурил с утра до глубокой ночи. В два часа его подменили, он пришел в комнату отдыха, разулся и лег на топчан, собираясь быстрее уснуть.
Однако сон пока что не шел к нему. В памяти возникали картины прошлого, которые, впрочем, скоро перемешались с картинами сна, так что различить их между собой уже не было никакой возможности. Лазовский видел себя вместе со своей маленькой дочерью в каком-то помещении, из которого надлежало срочным порядком уйти – немедленно, потому что в помещении была опасность. Она струилась из всех щелей. Это было несколько пустых комнат, заставленных канцелярской мебелью, и длинный пустой коридор.
В помещениях было сумрачно, безлюдно, но чудилось чье-то присутствие. Лазовский держал за руку дочь, чувствуя тепло ее ладони. Потом он вышел из коридора на лестничную площадку и облегченно вздохнул. Поднял дочь на руки и стал опускаться по бесконечным ступеням к выходу. Их было множество, этих ступеней, как в университете, где он когда-то учился.
Георгий опустился к выходу, и здесь у дочки с ноги слетел башмачок. Лазовский присел с ребенком, стараясь угодить ножкой в обувку, но это ему не удалось. Посадив ребенка себе на колено, он поднял ботинок, надел на крохотную ножку и завязал шнурки. Затем выглянул из-за стальной двери: снаружи бушевала непогода, шел дождь, было темно.
Лазовский подхватил ребенка и стал возвращаться. Поднялся на верхнюю площадку и, переводя дыхание, заглянул за дверь, из которой только что вышел. И вздрогнул, увидев следы мокрых ног на полу. Следы уходили в одну из комнат по длинному коридору. От вида мокрых следов Лазовскому сделалось плохо. Мороз пробежал по спине, коробя кожу. Он рисковал ребенком, у него был один выход – выйти на улицу, в непогоду.
Лазовский вновь опустился книзу, накрыл дочку полой куртки, прижал к груди и, открыв дверь, шагнул в непогоду. Дочь на груди не плакала.
Вскоре оказалось, что Лазовский идет знакомой улицей. Позади кто-то тоже шагал в темноте. Лазовский повернул за угол. Кругом были теперь мокрые одноэтажные деревянные дома. А вот и переулок Закавказский. Тридцать пять. Бабушкин дом. Здесь всё знакомо до последних мелочей. Нужно войти в палисадник и толкнуть дверь террасы.
И здесь страх снова овладел им: позади кто-то его преследовал. Лазовский прибавил шаг, вошел в палисадник. Но едва он заскочил на терраску и запер дверь, как в ту же секунду снаружи раздался стук. Некто ломился в закрытую дверь. Это оказался какой-то мужик в темной одежде: сквозь щели был виден его силуэт. Дверь ходила под градом ударов и грозила слететь с петель; ручка вращалась, так что приходилось ее удерживать.
Мужик ломился и кричал:
– Я тоже хочу здесь жить! Это моё право!..
Лазовский удивился, мужик говорил о каком-то праве. И в ту же секунду в дверь ударил поток – настолько мощный, что хлестало сквозь щели.
– Кишка ты пожарная! – ругался Лазовский. – И не ослабнешь ты никогда!..
Нащупав в кармане нож, Лазовский решил броситься негодяю навстречу. Сердце его трепетало, но по-другому поступить было нельзя: доченька находился рядом, и надо было ее защищать, пока обоих не смоет потоком. И он сделал это. Дернул дверцу, ухватил мужика в охапку и тут понял, что это не мужик, а черная старуха. Причем не одна: от нее тут же отпрянула молодая испуганная женщина и упала на пол.
– Живи пока, – сказал старухе Лазовский, продолжая ее удерживать, и с силой воткнул в нее нож, который почему-то вдруг оказался шприцом.
Старуха застонала и стала падать. Тем не менее, по всему выходило, для жизни это ей не грозило. Ей это было на пользу, потому что в шприце оказалось лекарство.
…Потом снова шел дождь. Лазовский, проводив свою жену на остановку, пошел было назад, однако тут же вернулся, поскольку забыл поцеловать. Он обнял Ирину и заглянул в молодые карие глаза. И понял, что эти глаза его любят.
Потом он видел мать. Какие-то двухъярусные кровати стояли в просторном помещении, как в солдатских казармах. У матери спрашивали ее имя и фамилию, а та ничего не могла понять.
Лазовский испуганно вздрогнул, встретившись с ней глазами – они не узнавали его. Но вдруг в них мелькнул хитрый огонек, и мать сказала:
– Не такая я дура, чтобы не узнать сына, – и пошла к реке. Она вошла по щиколотку в воду и остановилась.
– Мама?
Лазовский подскочил к ней, упал на колени и ухватил руками за ноги.