Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта
Шрифт:
В 1949 году Гофман подготовил доклад «Символы классового статуса». Два года спустя работа была опубликована в «Британском социологическом журнале». Идея заключалась в том, что символы классового статуса, хотя и репрезентируют статус, но не конституируют его, то есть являются «изображениями». Гофман показал, что эти «изображения» включают как фиктивные представления себя другим, так и символы «настоящего» статуса, в том числе символы, предотвращающие употребление «настоящих» символов выскочками и мистификаторами. Действительно, отсутствие демонстративных статусных притязаний является свидетельством высокого статуса. Гофман поясняет значение символов социального статуса опять же в дюркгеймовских терминах: они укрепляют традиции и моральные ценности общества [7] . Хотя эти символы поддерживаются «группами хранителей», в обществе происходит «циркуляция символов», стирающая их уникальность. Не удивительно, что все усилия общества, направленные на принятие новых, «неиспорченных» ценностей, приводят, как правило, к восстановлению рутинных порядков: каким бы изменчивым ни было содержимое кувшина, сам кувшин сохраняет безыскусность факта.
7
Goffman E. Symbols of class status // British Journal of Sociology. 1951. vol. 11. p. 301–304.
В работах Гофмана начала 1950-х годов обретает вполне отчетливую формулировку проблема представления себя другим. В статье «Трезвое отношение к видимостям» (1952) он рассматривает ситуацию, надувательства, где, как правило, используются различного рода изображения. Социальный мир, пишет Гофман, состоит из мошенников и их изображений, поэтому в повседневной жизни мы сознательно «маркируем» людей, влияющих на наше поведение, чтобы снизить риск быть обманутыми, то есть должны смотреть на мир трезво, различая свое впечатление и «настоящую» реальность. Иначе говоря, мы должны принять «смерть» одного из наших «Я» (self), чтобы определить ситуацию [8] . Здесь Гофман следует созданной Джорджем
8
Goffman E. The cooling the mark out: On some aspects of adaptation to failure // Psychiatry. 1952. vol. 15. № 4 (November). p. 462.
Методологические установки раннего Гофмана развиваются преимущественно в рамках символического интеракционизма, и это диктуется прежде всего тематикой его исследований — межличностным взаимодействием. Однако уже в начале 1950-х годов наметился выход за пределы методологического индивидуализма. Первое, эдинбургское, издание книги «Представление себя другим в повседневной жизни» опубликовано в 1956 году. Затем она вышла вторым изданием почти одновременно в Великобритании и США. Во втором издании имеется несколько важных дополнений, которые принципиальным образом меняют раннюю индивидуалистическую установку гофмановских исследований. Замысел «Представления себя другим» заключается в развертывании шести «драматургических принципов»: исполнение (performance), команда (team), регион (region), противоречивые роли (discrepant roles), коммуникативный выход за пределы образа (communication out of character) и управление впечатлением (impression management). В книге показан мир, в котором индивиды и группы преследуют собственные интересы, пренебрегая интересами других людей. В тех редких случаях, когда аудитория и исполнители вынуждены сотрудничать, они все-таки стараются надеть свои маски и скрыть подлинные «Я». Эту идею можно обозначить как тезис о двух «Я». Во второе издание книги «Представление себя другим» Гофман включил фрагменты, которые существенным образом корректируют данную концепцию. Во введении ко второму изданию Гофман различает впечатление, которое человек хочет произвести, от впечатления, которое он производит. Ключ к данному различению — намерения индивида. Проблема заключается в осознании исполнителем собственного исполнения [9] . Если человек так вживается в свою игру, что верит в ее правдивость, ситуация радикальным образом меняется. Данное различение позволяет существенно скорректировать первый драматургический постулат: постулат «исполнения». Он имеет семь отличительных признаков, один из них — мистификация, то есть способ, с помощью которого усиливаются одни элементы исполнения и скрываются другие. Гофман полагает, что акторы делают это, чтобы поддерживать дистанцию с аудиторией (считается, что дистанция делает их более привлекательными и таинственными). Он цитирует афористичный совет королю: если народ недоволен тобой, старайся поменьше показываться ему на глаза. Это разновидность мистификации, осуществляемой с помощью масок и изображений. Ранее Гофман рассматривал такую мистификацию как средство сокрытия внутреннего «Я» за презентациями внешнего «Я». При переиздании книги тезис о двух «Я» существенно корректируется. Гофман добавляет раздел «Действительность и уловки», где приводит пример, опровергающий эту концепцию: «Когда мы видим американскую девушку из среднего класса, изображающую глупышку, чтобы польстить самолюбию своего парня, мы готовы усмотреть в ее поведении явное коварство. Но, подобно ей и ее другу, мы воспринимаем как совершенно естественный и безыскусный тот факт, что исполнителем лукавого действа является юная девушка из американского среднего класса. Нимало не задумываясь, мы не принимаем в расчет большую часть этого спектакля» [10] . Именно то обстоятельство, что большая часть спектакля никого не может ввести в заблуждение, в корне подрывает тезис о двух «Я». Видимое лукавство девушки — не что иное, как настоящая игра юной американки. В конце главы об управлении впечатлениями Гофман добавляет еще один раздел. Здесь нет упоминаний о девичьих уловках и коварстве, зато есть указание на то, что обыкновение прикидываться дурочкой порождает особый вид отчуждения от собственного «Я» и осторожность по отношению к другим [11] . Возможности драматургического анализа становятся в данном случае ограниченными. Есть основания рассматривать стремление короля держаться подальше от народа как расчетливую игру. В конце концов, он может прекратить представление, если сочтет это необходимым, и, во всяком случае, отделить свою актерскую игру от самого себя (как это бывает при механическом исполнении роли). Но девушка находится в принципиально иной ситуации: она не может отделить от себя свое лукавое действо и множество сопровождающих его «Я», которые не являются ни масками, ни изображениями. Это приводит к радикальному усложнению структуры личности, включающей множество различных «Я», каждое из которых создает свою перспективу социального действия. В этой мультиплицированной совокупности «Я» уже не остается места хитрому игроку, манипулирующему видимостями.
9
Goffman E. The presentation of self in everyday life. Harmondsworth: Penguin, 1959. p. 14.
10
Ibid. p. 81.
11
Ibid. p. 229.
В 1956 году книга «Представление себя другим» заканчивалась словами: «Сама непреложность и выгодность попыток показать себя, человека светского воспитания, в ореоле морали, заставляет вести себя так, как будто бы мы выступаем на сцене» [12] . В издании 1959 года Гофман сохраняет это высказывание: мораль — не более чем сценическое впечатление. Затем следует раздел «Сценическое поведение и социальное „Я“», где проводится различение «Я»-исполнителя (self-as-performer) и «Я»-персонажа (self-as-character). Это различение остается достаточно нечетким и непоследовательным. Зато Гофман делает в высшей степени эксцентричное заключение: все предшествующие рассуждения об исполнителях, сценах, командах, сценическом оснащении и т. п. — не более чем риторика и коварный тактический маневр. Столь остроумный эндшпиль заставляет усомниться в игре Гофмана так же, как он имел основания сомневаться в коварстве американских девушек из среднего класса. Вероятно, таким остроумным способом он сохранил подлинность своей игры в социологию. Театральная метафора исчерпала объяснительные возможности, поскольку стало ясно, что «изображения» — такая же реальность, как сама реальность.
12
Ibid. p. 244.
К началу 1960-х годов концептуальный лексикон и стиль Гофмана вполне сформировались, установилась и общая направленность его теоретической концепции: в межличностном взаимодействии люди являются манипуляторами социальных ситуаций и, будучи включенными в отношения доверия, подчинены им. В 1961 году Герберт Блумер приглашает Гофмана в Калифорнийский университет в Беркли. До этого, в 1954–1957 годах, Гофман работал в Национальном центре психиатрии, где вел систематические наблюдения за повседневным поведением больных и персонала. В книге «Места изоляции» [13] излагаются результаты наблюдения за пациентами психиатрической клиники. Словом asylums обозначаются учреждения, где осуществляется контроль над временем и пространством заключенных в них людей, — заимствуя термин у Эверетта Хьюза, Гофман назвал эти учреждения «тотальными институтами». Следуя неординарному принципу изучать заболевания, наблюдая не за пациентами, а за врачами, Гофман показал организацию повседневной жизни в одном из «тотальных институтов» — психиатрической лечебнице, — где все направлено на подавление личностной идентичности: организация пространства, распорядок дня, техники обращения, постоянное наблюдение [14] . Это имело важное значение для начала публичной дискуссии о методах психиатрической диагностики и «деинституционализации» психиатрических больниц в США. В четырех составляющих книгу очерках развивается концепция социальной девиации, в центре которой — зависимость определения нормы и патологии от институциональных норм социального контроля. В 1964 году опубликована знаменитая книга «Стигма». Начиная изложение с рассказа о девушке, которая родилась без носа, Гофман делает вывод, что все люди в той или иной степени стигматизированы — являются заложниками своего внешнего вида и других объективированных «исполнений» [15] . Внешний вид представляет собой проявление личностной идентичности, как общество управляет взаимно координированными действиями, так и люди стремятся управлять сведениями о себе.
13
Б.В. Дубин предложил версию перевода заглавия: «Узилище». Однако основной предмет рассмотрения Гофмана — наряду с «узилищами» — приюты и больницы. Поэтому более точным кажется заглавие «Места изоляции».
14
Goffman E. Asylums: Harmondswotrh: Penguin, 1961. p. 56.
15
Goffman E. Stigma. Englewood Cliffs, NJ: Prentice Hall, 1964.
В 1960-е годы в теоретических воззрениях Гофмана обозначился существенный поворот: театральная метафора уступает место концепции игры. В книгах «Общение» (1961) и «Стратегическое взаимодействие» (1970) он рассматривает «движения» или перемещения, осуществляемые участниками взаимодействия. Эта работа открывает проблематику теории игр и теории рационального выбора. Сама идея использования теории игр в социальных науках принадлежит Д. Нейману
16
Neumann J. von, Morgenstern O. Theory of games and economic behaviour. Princeton: Princeton University Press, 1944.
Более десяти лет Гофман работал над своей главной книгой «Анализ фреймов», которая вышла в свет в 1974 году. В «Анализе фреймов» и последней книге «Формы разговора» (1981) Гофман разработал схему для интерпретации повседневной жизни. Опираясь на работы Джона Остина, Джона Серля, Ноама Хомского, а также исследования своих бывших студентов Харви Сакса и Эмануэля Щеглова, Гофман изучал формы речевого поведения, в том числе гендерную семантику в рекламе. Проблема заключалась в том, чтобы проследить процесс смыслообразования не в лексике и синтаксисе языка, а в его употреблении, многие элементы которого кажутся малозначимыми и бессодержательными. Участники речевой коммуникации каким-то образом «знают» смысл сообщений до их получения. Гофман показал, что детали формальных и неформальных разговоров исполняются механически и предназначены для решения определенных задач. Мы располагаем определенными речевыми «устройствами» для всех типовых ситуаций: начала телефонного разговора, окончания беседы, введения в разговор новой темы, подтверждения уровня доверительности и т. п. Какими бы тривиальными ни казались эти механизмы, они структурируют восприятие социального мира. Люди живут, играя, — такова мысль позднего Гофмана.
С 1968 года до своей смерти в 1982 году Гофман работал в университете штата Пенсильвания. В 1981 году он был избран президентом Американской социологической ассоциации. Свое президентское послание Гофман озаглавил «Порядок интеракции» [17] . Его имя и труды получили всемирную известность в последние десятилетия XX века. Книга «Представление себя другим в повседневной жизни» постоянно переиздается (ее суммарный тираж превышает полмиллиона экземпляров), входит в университетские программы, переведена на десятки языков, включена в первую десятку «Книг двадцатого века» наряду с книгами М. Вебера, Ч. Райта Миллса, Р. Мертона, Т. Парсонса, П. Бурдье, Н. Элиаса, Ю. Хабермаса и др. [18] Однако школы Гофмана не существует. Причина этого отчасти связана с необычным концептуальным словарем, эксцентричностью стиля письма, отсутствием какой-либо систематичности в цитированиях и, главное, кажущимся теоретическим эклектизмом. Произведения Гофмана считаются собранием замечательных наблюдений, описаний манер и нравов, которые, как кажется, хорошо известны из повседневной жизни. Рассказывают о его экстравагантных манерах, привычке подсматривать и подслушивать, говорят, он даже обнюхивал знакомых и незнакомых. Популярность Гофмана в немалой степени обусловлена его даром физиономиста. В то же время сравнение Гофмана с Лабрюйером препятствует пониманию его вклада в теоретическую социологию. Не вполне справедлива и оценка гофмановских исследований как эклектичных.
17
Goffman E. The interaction order //American Sociological Review. 1982. vol. 48. № 1. p. 117. Русский перевод: Гофман И. Порядок интеракции / Перев. с англ. А.Д. Ковалева // Теоретическая социология: антология / Сост. С.П. Банковская. т. 2. М.: Аспект-Пресс, 2002.
18
Результаты опроса участников Всемирного социологического конгресса в Монреале (1998) доступны на сайте http://www.ucm.es/info/isa/books/vt/bkv_000.htm
Реакция профессионального сообщества на идеи Гофмана была достаточно критической. Причина заключалась, вероятно, в кажущемся аморализме социологии «лицедейства», где даже благонравие не более чем «исполнение». Э. Макинтайр уловил в гофмановских идеях стремление превратить личность в «вешалку» для различного рода перформансов. Поэтому, считает Макинтайр, Гофман не видит внутренней связи социологии с моральной философией и не уделяет никакого внимания моральной критике, которая, по Макинтайру, должна быть главной задачей социальных наук [19] . P. Сеннет предложил аналогичную интерпретацию гофмановских воззрений на общество как на совокупность сцен, где отсутствует сюжет [20] . Тем самым социолог превращается в отстраненного от жизни скептического наблюдателя «исполнений». Общий отрицательный тон критики был задан, как это ни парадоксально, не «позитивистами» и не структурными функционалистами, а последователями «активистской парадигмы» в социологии, которые проницательно усмотрели в гофмановских идеях пренебрежение индивидуальным действием. Обычно Гофмана считают символическим интеракционистом, хотя в его работах присутствуют и элементы структурного функционализма, экзистенциализма, феноменологии, марксизма, аналитической философии и даже социальной этологии. Вероятно, считая научные школы слишком наигранными исполнениями ролей, Гофман немало сделал для того, чтобы не принадлежать ни к одной из них [21] . Между тем он не только открыл новую предметную область — социальную организацию повседневного общения, но и создал оригинальный словарь для описания данной области. Результатом метафоризации языка социологии — непрерывного переноса значений — стало «остранение» реальности, обнаруживающее за каждым смысловым горизонтом новые интерпретационные возможности. Вклад Гофмана в теоретическую социологию заключается в детальной разработке концепции социального «Я» и формулировке проблемы соотношения структуры и действия [22] .
19
MacIntyre A. After virtue. Brighton: Duckworth, 1981. p. 30–31, 109. Русский перевод: Макинтайр А. После добродетели: исследования теории морали. М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2000.
20
Sennet R. The fall of public man. Cambridge: Cambridge University Press, 1977. p. 36.
21
Burns T. Erving Goffman. London: Routledge, 1992. p. 6.
22
Manning Ph. Erving Goffman and modem sociology. London: Polity Press, 1992. p. 2.
Интеллектуальные влияния
Определяющее влияние на теоретическую концепцию Гофмана оказали идеи американского прагматизма, главная из которых — рассмотрение человека как действующего субъекта, формирующего бытие в соответствии со своими целями, и общества как результат межличностной коммуникации. В центре внимания Гофмана — проблема, сформулированная Уильямом Джемсом: «При каких обстоятельствах мы считаем вещи реальными?». Проблемы бытия как такового в прагматизме нет. Каждый «порядок существования», или «мир» (научный объект, абстрактная философская истина, миф), обладает собственным бытием. Прагматистский поворот, отмечает А.Д. Ковалев, «положил начало своеобразному социологическому конструктивизму значительной части американского обществоведения — толкованию социальной реальности как непрерывно творимого продукта повседневных взаимодействий, смысловых интерпретаций и переинтерпретаций. Подход этот заставляет также вспомнить зиммелевскую идею „обобществления“ как функциональной формы межчеловеческого взаимовлияния, в которой отдельные люди „срастаются“ в то или иное общественное единство» [23] . Основное значение прагматистского поворота для социологии заключалось в том, что социальное взаимодействие рассматривалось в контексте действия. В той мере, в какой разные действия влекут за собой разные определения реальности, истина перестает быть единственной, истин становится столь же много, сколь практических ситуаций: каждый прав по-своему. Эта мировоззренческая установка повлияла не только на философско-социологическую традицию, но и на правовую систему, где, например, суд не обязан устанавливать истину по делу, а обязан принять правильное заключение по материалам дела. Тем самым проблема заключается в его исполнении. Равным образом социальные качества должны быть определены не как qualities, а как performances — представления, изображения или исполнения. Основной вопрос социологии Гофмана: «Что происходит на самом деле?». Но и этот вопрос при анализе форм организации опыта оказывается бессодержательным. «На самом деле» мультиплицируется, как в рассказе Аркадия Аверченко «Человек в четырех измерениях» или рассказе Рюноскэ Акутагавы «В чаще». Следуя феноменологической традиции, Гофман ставит в центр исследования мыслительные конструкты и выносит за скобки предпосылки знания, в том числе естественную установку здравого смысла, прежде всего постулат единого мыслящего «Я». Задача заключается в поиске беспредпосылочного знания. Таким беспредпосылочным знанием становятся в работе Гофмана «перформансы»-исполнения — то, что можно назвать прагматистской версией феноменов. «Перформансы» оказываются и формой социальности: есть аудитория — есть и «перформанс», нет аудитории — и «перформанса» нет.
23
Ковалев А.Д. Книга Гофмана «Представление себя другим в повседневной жизни» и социологическая традиция // Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни / Пер. с англ. и вступ. статья А.Д. Ковалева. М.: Канон-Пресс-Ц, Кучково поле, 2000. c. 6, 7.