Аналогичный мир - 2

Зубачева Татьяна Николаевна

Добежав до угла, Андрей упал на руки, пропуская над головой пулю, вскочил и побежал дальше. Главное — увести их от Алисы. До Цветного ей там по прямой. Дойдёт. Крики и топот за спиной нарастали. Увязли, гады, ну и поводим их сейчас на верёвочке. Растрясётесь ловить.

Рассел остановился и, как очнувшись, заморгал. Он опять у дома Джен. Калитка закрыта, но центральные ворота приотворены. Ну-ка… Он протёр лицо ладонью, как это делает внезапно проснувшийся человек, и уже иным, твёрдым шагом пошёл к воротам.

Во дворе он сразу прошёл к двери Джен, дёрнул, толкнул.

Заперто. Постучал. Ему ответила тишина. Электрический звонок в этом квартале излишен. Он постучал ещё раз.

— Вы опоздали, мистер, — сказал за его спиной приятный старческий голос.

Рассел резко обернулся. Пожилая, нет, старая женщина в безукоризненно элегантном, но тоже старом костюме смотрела на него выцветшими голубыми глазами спокойно и даже участливо.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего, кроме того, что сказала, — пожала она плечами. И этот жест, всегда казавшийся Расселу несколько вульгарным, у неё вышел элегантно. — Вы опоздали.

— Да, — к ним подошла старуха в мешковатой кофте и перекрученных чулках на старчески оплывших ногах. — Девчонку уже забрали. А ни она, ни индеец с утра не появлялись.

Рассел медленно кивнул. Да, правильно, вторая стадия. Всё ясно.

— Ясно, — повторил он вслух. — Благодарю.

— Не стоит благодарности.

— Да это ж пустяки, — толстуха в кофте хихикнула. — Накладки всегда бывают.

Рассел вежливо прикоснулся к полям шляпы и пошёл к выходу. И уже у ворот старуха в кофте догнала его.

— Я насчёт заявок хотела узнать.

Рассел брезгливо поморщился.

— Это не ко мне. Простите, спешу.

Элма Маури презрительно сплюнула, когда он вышел за ворота, и пошла к себе. Значит, Эллис в самом деле забрали на сортировку. Иначе этот бы стал выяснять или даже спорить. Да, жаль. Эллис совсем не плохая девочка. Беленькая и воспитанная. Джен слишком тёмная для сортировки, её наверняка к ликвидации, а Эллис могли бы отдать…

— Вы и в самом деле думаете получить этого индейца?

Элма Маури улыбнулась. Старая Дама внимательно смотрела на неё, ожидая ответа.

— Нет, конечно. Такой работник и красавец к тому же мне не по карману. Жалко Джен.

— Да, — кивнула Старая Дама. — Очень жалко.

Рассел шёл теперь быстро и уверенно. Значит, дочка Джен на сортировке. Скоты, грязные тупые скоты. Как сказать Джен об этом? Запах дыма и крови. Как тогда, зимой…

…Он гнал машину на пределе, не обращая внимания ни на воронки, ни на разрывы, и уже тем более на дорожные знаки. Эта наглость, да ещё жёлтый в чёрной рамке номер спасали его от патрулей и застав. А может, просто всё рушилось и всем уже на всё плевать, выжить бы самому. Он слышал о ликвидации питомников, распределителей, лагерей, Паласов, да дай волю СБ, она всё ликвидирует, но никак не думал, не мог подумать, что «всё» означает и отца. Да, питомник ликвидируется со всем контингентом и персоналом, но что отца расстреляют и сожгут наравне… что он не сможет даже отличить труп отца от трупов… материала… и ничего, ничего, ничего… будто и не было…

…Рассел остановился и долго, ломая и разбрасывая спички, закуривал. Тогда он

решил спасти дело отца, его труды, его книги. И сделал. Добрался до дома, их старого дома. Имея коттедж в Центре, отец сохранял их дом. Там никто не жил, но всё было так, будто хозяева только что вышли и вот-вот вернутся. Рассел помнил, как он приехал туда. Не глуша мотор, оставил машину на улице и вбежал в дом, в отцовский кабинет, покидал книги и брошюры в свой ещё школьных времён портфель, отнёс его в машину и… уехал, не зашёл ни в свою комнату, ни в спальню матери. Не смог. Сразу уехал. В миле от дома навстречу ему пронеслась грузовая машина-фургон с эмблемой СБ, и он сразу понял, куда и зачем они едут. Его дома, как коттеджа отца, как, скорее всего, его собственной квартиры, как Исследовательского Центра, как всего, чем они — он и отец — жили, уже не существует.

Рассел снова остановился и огляделся. Куда он идёт и зачем? Сумерки или дым от пожаров? Да, он шёл к Джен. Чтобы сказать ей о дочери. Пусть лучше узнает от него, чем от них. Безумцы. Хотят вернуть прошлое. Что ж, они вернули его. Да, надо к Джен. Она не заслужила такого. Чтобы в такой час рядом с ней не было ни одного сочувствующего.

На Старое шоссе они выбрались благополучно. Постояли в зарослях, прислушиваясь к свистам и щёлканьям птиц и шелесту листвы. Наконец Фредди осторожно стронул грузовичок. Они плавно перевалили через оплывший заросший кювет, развернулись на узкой выщербленной полосе и поехали.

— Если это были русские, Фредди, то есть шанс.

— Мг, — Фредди выплюнул окурок и, держа руль одной рукой, закурил. — У нас тогда самый реальный шанс встать к стенке.

Джонатан кивнул. Вляпаться в русскую заставу на грузовике, набитом оружием… да, шанс слишком реален.

— Будем надеяться, просёлки они не перекроют.

— Будем, — кивнул Фредди. — О Старом шоссе мало кто знает. И ещё на то, что русские полицейский «рыгун» от армейского «крикуна» отличают.

— Резонно, — кивнул Джонатан и решительно вытеснил его из-за руля. — Отдохни.

— Будешь осторожничать, врежу, — пообещал Фредди, закрывая глаза.

— Угробим грузовик, пешком придётся, — спокойно ответил Джонатан, аккуратно объезжая старую промоину.

К обеду пошли раненые. Крис передал дежурство Солу и побежал в приёмный, помогать Аристову.

— Ага, хорошо, — кивнул Аристов, увидев его уже в глухом белом халате. — Подготовь к осмотру.

Кивком показал на стоящие на полу носилки с окровавленными телами и продолжил осматривать робко стонущего молодого негра с пулевым в грудь навылет.

Крис склонился над ближайшими носилками. Да, женщина, топтали её, что ли, по волосам глядя, белая. Надсекая скальпелем, он осторожно отделял окровавленные лоскуты платья и белья, стирая ватным тампоном с перекисью кровь. Женщина продолжала стонать, но уже иначе. Крис прикусил изнутри губу. Вот же… помирать собралась, а одно на уме.

— Готово? — подошёл к нему Аристов. — Ну, как вы? В порядке? — и по-русски Крису: — Всё правильно. Молодец.

Женщина широко открыла синие сразу и страдающие, и счастливые глаза.