Аналогичный мир - 4
Шрифт:
Она быстро разложила и развесила свои вещи, но шкаф и комод полнее от этого не стали. Взяла вещи Рут и пошла в её комнату.
Куклы уже рассажены, на столе рассыпана мозаика, на кровати валяется кверху лапами медвежонок. Всё ясно: Рут дорвалась! Надо будет ей объяснить, что хотя комната и её, но должен быть порядок. И именно поэтому. Она положила под подушку на кровати лучшую пижамку Рут, поставила домашние шлёпанцы, но они так жалко смотрелись на новом ковре, что она задвинула их под кровать и напоследок посадила медвежонка правильно. Платьице и кофточку в шкаф, две пары трусиков
Они ели потрескивающую яичницу, пили холодное и тоже необыкновенно вкусное молоко.
И Ларри решительно сказал, что уже темно, он проводит Эстер и Рут домой, а Марк подождёт его.
— И тебе не страшно? Ну, одному? — Рут с уважением посмотрела на марка.
Сама она боялась темноты, вернее, одной в тёмной комнате. Марку тоже бывало не по себе, когда отец задерживался, и он оказывался один в сумеречном и пустом доме, но сейчас он гордо вскинул голову.
— Пустяки, Рут, — и неожиданно выпалил затаённое: — Один же вечер.
— Да, — кивнул Ларри и улыбнулся. — Завтра уже всё будет по-другому, — и, поглядев на Марка, решил: — Одевайся, Марк, пойдём все вместе.
Марк стремглав бросился наверх в свою комнату за ветровкой.
Эстер рассмеялась:
— Рути, а ты? В одном платье прохладно.
Рут растерянно посмотрела на мать. И Эстер снова рассмеялась, поняв, что Рут попросту забыла о принесённых вещах.
— Ну, идём, покажу, — и обернулась к Ларри: — А ты? Принести тебе?
— Да, — улыбнулся Ларри.
И, стоя внизу, с наслаждением слушал смех, голоса и топот наверху. Его дом ожил! Наконец все трое спустились. Марк в ветровке, Ру в вязаной кофточке и Эстер тоже в вязаном сером жакете. Эстер протянула Ларри его ветровку.
— Спасибо, — Ларри быстро оделся, оглядел… свою семью, да, именно так. — Пошли?
— Пошли, — кивнула Эстер.
Когда они все вместе вышли на крыльцо, Ларри, идя последним, выключил свет, захлопнул и запер дверь.
Вечер пятницы не сравним по размаху гульбы с субботним, но всё равно шуму, толкотни и пьяных хватает и даже с избытком. Но до дома Эстер они добрались вполне благополучно. Подниматься наверх Ларри не стал, простившись с Эстер у подъезда. Теперь они увидятся только в церкви. Подождав, пока Эстер и Рут покажутся в окне и помашут им, Ларри и Марк пошли домой.
Субботнее утро было солнечными тихим. Эстер проснулась рано и, лёжа в постели, смотрела в потолок, привычно размечая по событиям предстоящий день. Сейчас она встанет, приготовит завтрак, разбудит Рут и… и после завтрака пойдёт за платьем. Вернётся домой. Переоденется, переоденет Рут, нет, выкупает и переоденет Рут, примет душ, оденется, и они пойдут в церковь. Встретится там с Ларри. Отец Артур обвенчает их в гулкой пустой церкви, они же никого не приглашали, разве только случайно кто-нибудь заглянет, зевака, которому некуда деть себя субботним днём. Из церкви они пойдут в «Чёрный лебедь» на праздничный обед. И потом домой. На Новую улицу. В свой дом.
Эстер сладко вздохнула и потянулась под одеялом. Как всё быстро, как стремительно всё совершилось. Будто с горки сбежала.
— Мам, — сонно позвала Рут, — уже утро?
— Да, — ответила, не оборачиваясь, Эстер. — Если хочешь, вставай.
Рут вздохнула и, зарываясь в подушку, ответила:
— Я ещё поваляюсь.
Обычно Эстер ей это не разрешала, но сегодня, в такой день…
— Хорошо.
Удивлённая её согласием, Рут села в постели.
— А почему?
Эстер наконец оторвалась от окна и рассмеялась.
— Потому что потому.
И вполне удовлетворённая ответом, Рут опять нырнула под одеяло. Но лежать ей быстро расхотелось, она вылезла из кровати и в пижамке зашлёпала на кухню.
— Мам, а чего…?
— А чего ты неумытая и неодетая? — не дала ей договорить Эстер.
И Рут облегчённо вздохнула: мама была обычная, как всегда.
После завтрака Эстер собиралась за платьем, но Рут заявила, что пойдёт с ней. Все её куклы и игрушки уже там, здесь ей играть не во что. Эстер пришлось согласиться, что сидеть одной дома дочке скучно, а оставить её играть на улице — так потом отмывать замучаешься, а время сегодня дороже денег. И они пошли вместе.
Колетт Перри утверждала, что она француженка, по крайней мере наполовину, и с ней никто не спорил, хотя она больше походила на трёхкровку. Но шила она хорошо, ловко делая из дешёвой материи и блёсток сногсшибательные туалеты. А уж из чего-то приличного она просто чудеса творила.
Платье было не белым и не серым, а нежно-жемчужным, переливчатым. Нижняя юбка из той же ткани, длинная с оборкой до пола, делала его свадебным, а без них — элегантное платье для визитов, и юбку можно носить отдельно, как просто нарядную.
— Спасибо, Колетт, — Эстер медленно оглядывала себя в большом трёхстворчатом зеркале.
— Да, мой бог, Эстер, — Колетт по-свойски подмигнула ей в зеркале, — такой шанс раз в жизни выпадает, я же понимаю. Как покажешься в первый раз, так потом и пойдёт, уж поверьте, мы, француженки, в этом понимаем. Говорят, что мужчину надо удивлять, ну, чтоб не остыл, вы понимаете, а я скажу, что мужчины — толстокожи, как слоны. Его надо удивить один раз, но так, чтобы хватило надолго, чтоб как обалдел, так и не очухался. А каждый раз новое выдумывать, так обязательно где-нибудь, да дашь промашку.
Эстер слушала её болтовню и улыбалась своему отражению, узнавая и не узнавая себя. — Мам, ты так и пойдёшь? — подала голос рут.
— Не сейчас, — ответила Эстер.
И вздохнула: так не хотелось снимать эту роскошь. Но Колетт уже хлопотала с коробками: для платья, для юбки, для цветов.
— Мой бог! — ахнула Эстер. — Как я донесу?!
— Мам, я цветы возьму, — предложила рут.
— Хорошо, — кивнула Эстер, застёгивая своё «будничное, но приличное» платье.
— Да не бери в голову! — Колетт оглядела коробки и позвала: — Жанно! Ты где, бездельник? — и, когда в при мерочную вошёл смуглый голубоглазый подросток, распорядилась: — Отнесёшь заказ мадам.