Анастасия. Дело о перстне с сапфиром
Шрифт:
– Я прошу извинить за поздний визит, – Северов склонился над рукой матушки, – но я счел возможным все-таки засвидетельствовать свое почтение.
– Полноте, Даниил Федорович, – радушно улыбнулась ему Елизавета Николаевна, успев кинуть на меня беспокойный взгляд. – Я не устану повторять, что в этом доме вы – желанный гость. Вы ведь позволите угостить вас чаем?
Несмотря на усталость, я залюбовалась их общением. Княжеская надменность, украшенная слегка нарочитой любезностью, намекала на куртуазность придворных манер. Елизавета
Игра стала уже едва ли не привычной и имела своей целью пощекотать мне нервы. Мол, все мои выходки не останутся безнаказанными.
Выходок, как таковых, не было. Все, что я делала – избегала вопросов о нашем с князем будущем, считая, что говорить пока не о чем.
– Прошу меня простить, – сожаление в голосе князя было вполне искренним, – но я вынужден отказаться. Госпожа Анастасия нуждается в отдыхе.
– Благодарю вас за заботу, Ваше Сиятельство, – позволила я себе легкий сарказм. – Князь. Матушка. – велеречиво попрощалась я с ними и направилась к лестнице. – Ковер держи наготове, – довольно громко шепнула Петро – старшему лакею теперь уже почти в моем доме.
– Как прикажете, госпожа Анастасия, – в пояс согнулся он, намекая, что готов служить новой хозяйке.
Звонкий смех матушки не дал мне услышать то, что произнес Северов.
Наверное, к лучшему.
Елизавета Николаевна догнала меня на втором этаже:
– Я так волновалась! – войдя следом в комнату, прижала она руки к груди. – А еще предупреждение Фариха…
Оглянувшись, посмотрела на вполне спокойную матушку. Она действительно беспокоилась, все остальное было заслугой ее жизненного опыта.
– Печать молчания, – грустно улыбнулась я, догадываясь, от чего именно предостерег ее глава Департамента и матушкин жених в одном лице.
Елизавета Николаевна была весьма осведомленным человеком в империи. И дело не только в близком знакомстве с императором Асселем. Точнее, не только в нем.
Не очень-то тяготея к светской жизни, она, тем не менее, успела покорить достаточно чужих сердце, чтобы теперь быть в курсе происходящего не только в Аркаре, но и Ровелине, от гражданства которого Волконская не отказалась, даже сменив место жительства.
– А князь? – тут же уточнила матушка, посмотрев на меня с лукавой улыбкой.
– Мне будет интересно понаблюдать за вами, – подойдя, коснулась я губами ее щеки. – Если узнаешь что-нибудь, поделишься? – отступила, наблюдая, как азартом зажглись ее глаза.
Магии в моей приемной матери, было немного, но вполне хватало, чтобы сохранить ее зрелую красоту. Безукоризненные манеры и флер таинственности, немалую роль в появлении которого сыграло ее затворничество, непроходящая симпатия императора, любовницей которого она когда-то была.
В столице Аркара о матушке предпочитали говорить шепотом. Ее влияние на все происходящее в Марикарде трудно было переоценить.
– Посмотрим, – на мгновение отвела она взгляд. Улыбка тут же сошла с ее лица: – Тебе письмо.
Я нахмурилась:
– От него?
– Да, – кивнула матушка и, развернувшись, направилась к выходу. – Я прикажу принести ужин, – добавила она, открыв дверь. Оглянулась и, так ничего и не сказав, вышла в коридор.
События последних суток отодвинули другие проблемы, но не решили их.
Мое родство было одной из них.
Дочь Ольги Вертановой, подданной Ровелина, и Ибрагима Аль Абар, командира летучей стражи и верного воина султана Мурада, ставшего теперь первым советником принца Орана.
Когда я искала правду о своем рождении, не могла догадываться, что она будет именно такой. Опасной.
До тех пор пока я не вышла замуж, Аль Абар не мог признать своего отцовства. Законы степи. Стать воином я не могла – их готовили с раннего детства, только усладой для того, кого выберет для меня султан.
Письмо от отца лежало на столике в спальне. Все, как всегда – ничем не примечательный конверт без подписи. Я даже знала, что будет внутри. Несколько золотых песчинок – символ защиты и изящная вязь знакомого почерка.
– Госпожа Анастасия, – в спальню заглянула Лала, моя служанка. Воспитывалась она в том же приюте, что и я, но судьба у нас оказалась разной.
Насколько я видела, ее это нисколько не смущало.
– Приготовь мне ванну и можешь быть свободна, – не оглянувшись, попросила я.
– А ужин? – не скрывая грозных ноток, уточнила она, заставив меня улыбнуться.
Старшим следователем я была в Департаменте, здесь – барышней, за которой требовался глаз да глаз.
– Ужин оставь на столе, – не стала я спорить. Как бы немилосердно не хотелось спать, голод тоже чувствовался.
– Как прикажете, госпожа, – проворковала Лала, направляясь в купальню.
А я, подойдя к окну, сломала сургучную печать, которой был скреплен конверт.
Голубое сияние окутало ладони. Ласково пощекотало кожу, нарисовало на ней несколько завитков и растаяло, оставив после себя ощущение одиночества.
Чтобы не поддаться минутной слабости, развернула лист, тут же невольно улыбнулась:
«Моя маленькая дикая кошка! Моя воинственная дочь…»
Его каждое письмо начиналось с этих строк, заставляя вспоминать нашу первую встречу в степи. Ибрагим командовал отрядом летучей стражи, я – следовала во дворец принца Орана, четвертого из сыновей султана Мурада, чтобы оказать помощь в расследовании.
Ночь, степь, зыбкий свет разожженных костров и неожиданное появление воинов.
Даже среди них, одинаково жилистых, «сухих», быстрых в своем умении убивать, Аль Абар выделялся не только статью, но и какой-то властностью, умением «покорить», обуздать одним взглядом.