Анастасия
Шрифт:
– Абсолютно уверен. Я за ними долго наблюдал. Совсем ничего похожего.
– Поверим... Как с ней толковать?
– Как обычно.
Все снова заржали. Один протянул ей железную гребенку, и Анастасия не удержалась, взяла. Долго расчесывала спутавшиеся волосы, дергаясь от боли и тихонечко ругаясь под нос. Потом швырнула гребенку под ноги хозяину.
– Ого!
– Да уж это не про нашу честь. Закон Законом, а Хранители Кнута и Лопаты...
Все разом примолкли. Казалось, им хочется оглянуться друг на друга, но они боятся.
– Вы, скоты, что все это значит? – спросила Анастасия.
– Еще лучше. Говорит по-человечески. Меньше возни.
Ну, так! Анастасия покрепче уперлась левой ногой в землю,
И метнулась. Крутнулась. Влепила.
И почти тут же ей досталось меж шеей и плечом чем-то твердым, да так, что она кубарем полетела в песок. Сразу же навалились, вывернули руки, скрутили их ремнем за спиной, спутали ноги. Грубо подняли и держали за локти.
Главный, которому она угодила босой пяткой под массивную пряжку пояса, еще сидел, схватившись за ушибленное место, со свистом втягивал воздух сквозь стиснутые зубы, охал и шипел, как лесной ящер. Его люди, когда он на них не смотрел, косились на него скорее злорадно. Наконец он встал, разогнулся, проковылял к Анастасии и влепил ей оглушительную пощечину.
– Ну, стерва! – выдохнул он. – Я ж тебя не доведу, не посмотрю на Хранителей... Анастасия облизнула нижнюю губу – нет, не разбил, но все равно больно.
– Развяжи руки и дай меч, – сказала она, – А там посмотрим, скотина такая.
– Я тебе сейчас такой меч дам...
– Хранители, – небрежно так, равнодушно так обронил самый неприметный из его людей, и главарь тут же сник. Выругался, сплюнул: – Ладно, пошли.
Анастасию повели к холмам. Идти трудно, путы на ногах короткие, она то и дело спотыкалась. Ее тут же подхватывали, но при этом старались как бы нечаянно лапать, тайком от неприметного, но грубо и нахально, и она старалась идти осторожнее, крохотными шажками, медленно. Черных это раздражало, и в конце концов после короткой перебранки ей разрезали веревку на ногах, «Что-то не похоже, чтобы женщины тут были сильным полом», – подумала Анастасия, ежась от тоскливой безнадежности. И впервые пожалела, что пустилась в путешествие.
Чем ближе они подходили к холмам, тем диковиннее и явственнее становились долетавшие оттуда звуки – мощное шипенье и гул, пыхтенье и многоголосые выкрики. Вроде бы шум большого города – так бывает, если слушать его с высокой башни.
Они оказались на вершине холма, и Анастасия попятилась.
Внизу кипела невообразимая суета, казавшаяся непривычному глазу сплошной мешаниной людей, животных, повозок, железа и дерева, канатов и лестниц.
Справа тянулась от самого горизонта гигантская канава, шириной и глубиной не уступавшая той высохшей реке у Серого Моста, даже превосходившая ее. Но это русло было вырыто человеческими руками – идеально прямое, с отлогими краями, высоченным юлом выброшенной земли на том берегу. Какие-то исполинские железные звери, членистые, дымящие жирным черньм дымом, свистящие, то и дело выпускавшие клубы густого белого пара, слепленные, казалось, кое-как из бочкообразных, кругловертящихся, криво-растопыренных, косо-дырчатых кусков, полос и частей. Звери вгрызались гигантскими зазубренными ковшами на длинных шеях в отвесную стену земли, куда утыкалось русло. Дергались, скребли, рыли, отхватывая комья и глыбы. Ковши мотались, словно головы чудовищ на перебитых шеях, вываливали землю вбок, и ее утаскивали наверх в сотнях бадей на канатах, на тысячах тачек по бегущим вверх по стенам зигзагами узким настилам. Многие тысячи людей копошились в русле, выравнивая его дно, увозя наверх землю и сваливая ее в бесконечный вал, уходивший за горизонт обок русла; другие распоряжались, вопили, хлестали бичами нерадивых, суетились на площадках железных зверей, спуская вниз какие-то бочки, связки дров; и поминутно раздавались истошные вопли придавленных и пораненных, на которые, казалось, никто не обращал внимания – только взблескивало там, где Раздавался крик, словно бы мечи сверкали, и тогда крик зачихал. Марево пыли стояло над исполинским руслом. Казалось, это горе повисло невесомым облаком. Жуткое зрелище. Анастасии показалось даже, что это она умерла и попал в потусторонний мир, на зловещую Свалку Истории, которой пугали грешников жрецы. Они, правда, уверяли, что там царят холод и сумрак, но все равно это похоже на загробную жизнь для грешников...
Правда, Анастасия знала, что люди способны сделать этот мир еще более неласковым – для невинных... Куда там загробному для грешников!
– Что это? – спросила она, чувствуя себя крохотной пылинкой посреди смерча.
– Великий Канал! – ответил кто-то. – Творение Божественного Жука!
– А... зачем все это? – спросила Анастасия недоуменно. Как раз из-за грандиозности Канала не верилось, что здесь скрыта естественная, разумная, человеческая цель. Людей здесь собрано многие тысячи, но все, что они делали, было нечеловеческим.
В ответ – удар по спине:
– Заткнись, дикарка!
Анастасия посмотрела влево – там и в самом деле стоял целый город. Город на колесах. Крытые грубой тканью огромные повозки и настоящие домики – но на высоких колесах, с оглоблями и дышлами, уткнувшимися в землю, с окнами и дверями, крылечками и латаными жестяными трубами. Тысячи повозок, тысячи домиков, образовавших неисчислимые улицы и тупики жуткого лабиринта. Там дымили печи, взлетали снопы искр над крышами кузниц, бегали дети, ревел скот, под навесами в стойлах из жердей стояли кони, висело на веревках белье. В любой момент этот город мог сняться с места и тронуться в путь. И над городом на высоченном столбе, обитом жарко блестевшими золотыми бляхами, на белом человеческом черепе (слишком большом, чтобы быть делом рук природы), вцепившись в него шестью растопыренными лапами, восседал гигантский золотой паук с черными матовыми глазами. А чуть пониже развевались по ветру то ли длиннющие лошадиные хвосты, то ли пучки черных веревок.
Один из пленивших Анастасию поскакал в город – видимо, известить кого-то. Мелькнул на улицах, направляясь к столбу с пауком (или жуком?) и исчез в суетне таких же черных.
Анастасию грубо схватили за плечо и повернули, толкнули в спину костистым кулаком:
– Пошла!
– Я... не умерла? – спросила она неуверенно. Тычок кулаком в поясницу:
– Скоро убедишься, что тут живые...
Они вошли в город, зашагали меж повозок и домиков. Анастасия поразилась, что никто не обращает на них внимания. Взглядывают мельком и тут же равнодушно отводят глаза, уступают дорогу без страха, без любопытства, без единого человеческого чувства. Только у детей, и то совсем крохотных, Анастасия увидела в глазах живой блеск. Те, что постарше, уже пугали насквозь пустыми глазами.
Они подошли к столбу с черепом и жуком. Вблизи оказалось, что столб воистину громаден. Черные веревки сухо шелестели в налетевшем ветерке. Дом под столбом был больше и наряднее остальных – но и он, понятно, на колесах.
Захватчики переменились на глазах. Теперь они приняли вид раболепный и предупредительный, хотя пока что не видно никого, перед кем следует эти чувства проявлять. Они стояли в ряд, смирнехонько, вытянув руки по швам.
Скрипнула дверь, и сверху позвали:
– Входите!
Старший толкнул Анастасию в спину, и она пошла вверх по приставному крыльцу с перилами. Следом на цыпочках взбирался старший. Казалось, он и не дышит.
Прихожая, где застыли двое воинов в черном, с секирами. Дверь медленно распахнулась. Старший уже не толкал – упер в спину Анастасии палец и направил в проем, бесшумно ступая следом. Дверь бесшумно же захлопнулась за ней.
– Подойди ближе, – произнес лишенный человеческих чувств мужской голос – словно сам воздух, насыщенный запахами железа и песка, складывался в слова под ударами невидимого кнута.