Анатомия человеческой деструктивности
Шрифт:
Кто-то назвал Маринетти революционером, который порвал с прошлым и открыл новому ницшеанскому сверхчеловеку ворота в современность, и потому сам он вместе с Пикассо и Аполлинером стал одной из важнейших сил современного искусства. Я могу по этому поводу возразить лишь одно: революционные идеи Маринетти обеспечили ему почетное местечко рядом с Муссолини, а затем и с Гитлером. Это как раз тот самый случай переплетения риторических революционных лозунгов с обожествлением техники и деструктивными целями, которые так характерны для нацизма. Хотя Муссолини и Гитлер и были бунтарями (особенно Гитлер), но они отнюдь не были революционерами. У них не было по-настоящему творческих идей, и они не произвели каких-либо серьезных преобразований, которые пошли бы на пользу человеку. В них не было самого главного критерия революционного духа: любви к жизни, желания служить ее развитию; у них отсутствовала также страстная жажда независимости [301] .
301
Здесь
В первую мировую войну связь техники с деструктивностью еще не проявила себя. Самолеты бомбили умеренно, танки были всего лишь продолжением традиционных форм оружия.
Вторая мировая война внесла одну решающую перемену: самолеты стали средством массового уничтожения [302] . Летчики, которые сбрасывали бомбы, вряд ли думали о том, что за несколько минут они убивали тысячи людей. В самолете сидела команда: пилот, штурман и стрелок, а вернее, бомбометатель. Они вряд ли даже отдавали себе отчет в том, что они имеют дело с врагом, что они убивают живых людей. Их задача состояла в том, чтобы обслуживать сложную машину в точном соответствии с планом полета. На уровне рассудка им, конечно, было ясно, что в результате их действий тысячи, а то и сотни тысяч людей погибают в огне или под обломками, но на уровне чувства они это вряд ли воспринимали; как ни парадоксально это звучит — их лично все это не затрагивало. Именно поэтому, вероятно, многие из них (даже большинство) не чувствовали ответственности за свои действия, которые на самом деле были величайшей в истории жестокостью по отношению к человеку.
302
Битва за Великобританию на первой стадии войны велась еще в старом стиле, англо-германские воздушные бои были поединком индивидов; каждый английский летчик имел один главный мотив — страстное желание спасти свою родину от немецких захватчиков. Исход сражения зависел каждый раз от личных качеств — умения, мужества и решительности пилота; в принципе способ боя почти не отличался от образа действий героев Троянской войны.
Современная война в воздухе следует принципам современного автоматизированного производства [303] , в котором и рабочие, и инженеры полностью отчуждены от своего труда. В соответствии с общим планом производства и управления они выполняют технические задания, не видя конечного продукта. Но даже если они видят готовую продукцию, она их прямо не касается, они за нее не отвечают, она лежит вне сферы их ответственности. От них никто не ждет, что они спросят, что несет эта продукция — пользу или вред. Это решают управляющие. Что же касается управляющих, то для них «полезно» все то, что «выгодно» (и что приносит пользу предприятию), а это не имеет ничего общего с объективной оценкой полезности продукта. В войне «полезно» то, что служит уничтожению противника, и решения о том, что в этом смысле полезно, часто принимаются на основе весьма приблизительных данных.
303
Льюис Мэмфорд считал, что «механизация труда и механически организованная деструктивность» представляют собой два полюса цивилизации.
Для инженера, как и для пилота, достаточно того, что он получает готовое решение управляющих, и никто не думает, что он может в нем усомниться или даже просто задумается по этому поводу. Когда речь идет об уничтожении сотен тысяч жизней в Дрездене, Хиросиме или Вьетнаме, ни пилоту, ни другим членам экипажа даже в голову не придет вопрос о военной правомерности (целесообразности) или моральной оправданности выполняемых ими приказов; они знают только одну задачу: правильно обслуживать свою машину.
Нам могут возразить, что солдат всегда был обязан безусловно подчиняться командиру. Это, конечно, верно, но такой довод упускает из виду момент существенного различия между пехотинцем и летчиком. Первый своим оружием тоже может совершить разрушение, но это же не значит, что он одним движением руки может уничтожить массы людей, которых он никогда в жизни не видел. Можно сказать, что и летчик в своих действиях руководствуется традициями воинского долга, чувством патриотизма и т.д. Но это все же не главные мотивы для беспрекословного выполнения приказов. Летчики — прекрасно обученные технические специалисты, которые для четкого и незамедлительного выполнения своих профессиональных функций вовсе и не нуждаются в какой-либо дополнительной мотивации.
Даже массовое уничтожение евреев было организовано нацистами как своеобразный производственный процесс (хотя тотальное удушение в газовых камерах не требовало особо утонченных технических средств). В начале этого процесса проводилось обследование жертвы с точки зрения ее способности к полезному труду; тот, кто не попадал в эту категорию, отправлялся в газовую камеру якобы для санитарной обработки. Одежду, ценности и другие пригодные к употреблению вещи (волосы, золотые коронки и т.д.) снимали, сортировали и «снова запускали в производственный процесс»; в камеру подавали газ, после чего трупы сжигали. «Обработка» жертв проходила рационально и методично, палачам не видны были смертные муки, они участвовали в осуществлении политико-экономической программы, программы фюрера, однако между тем, что они делали, и непосредственным собственноручным убийством все-таки еще оставалась какая-то дистанция, может быть, всего лишь один шаг [304] .
304
Кто считает, что этот «шаг» был слишком короток, чтобы его принимать во внимание, пусть вспомнит о тон, что миллионы вроде бы приличных люден не проявляют ни малейшей реакции, когда чудовищные злодеяния происходят за много шагов от них самих, от их города или их партии. Когда в начале нашего века бельгийское правительство наживалось за счет чудовищной жестокости в отношении африканских негров, сколько шагов отделяло палачей от жертв? Конечно, один шаг меньше пяти, но это всего лишь количественное различие.
Конечно, человеку необходимо закаливать свое сердце, если он не хочет, чтобы его волновала судьба людей, которых он недавно видел, участвовал в обсуждении их судьбы, а затем был свидетелем их уничтожения во время бомбардировки города. Однако, невзирая на все различия, фактически обе ситуации имеют и нечто общее: автоматизм деструктивности, в результате которого практически устраняется реальное осознание того, что происходит. Когда процесс уже необратим, для деструктивности не остается никаких преград, ибо никто ведь и не разрушает, просто каждый выполняет свою функцию по обслуживанию машины в соответствии с программными (и, видимо, разумными) целями.
Если эти рассуждения об автоматически-бюрократическом характере современной деструктивности верны, то не опровергают ли они моей главной гипотезы о некрофильском характере духа тотальной техники (идеологии всеобщей автоматизации)? Может быть, более правильно сделать такое допущение, что человек технического века страдает не столько от страсти к разрушению, сколько от тотального отчуждения; может быть, уместнее описывать его как несчастное существо, которое ничего не чувствует — ни любви, ни ненависти, ни жалости к разрушенному, ни жажды разрушать; это уже и не личность, а просто автомат?
На такой вопрос ответить нелегко. Нет сомнения, что у Маринетти и Гитлера, как и у тысяч нацистских карателей, а также надзирателей сталинских концлагерей, основным мотивом поведения была жажда разрушать. Но можно ли сказать, что это были современные типы «технотронного» общества? Или это были представители «старомодного» образца? Имеем ли мы право оценивать «дух технотронного» века с точки зрения некрофильских тенденций?
Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо внести ясность в некоторые проблемы, которых я еще пока не касался. И первая из них — это проблема соотношения (связи) между анально-накопительским характером и некрофилией.
Данные клинических исследований, а также изучение снов некрофильских личностей показали, что в каждом случае имеют место проявления анального характера. Мы уже видели, что озабоченность проблемой очищения желудка или увиденные во сне экскременты есть символическое выражение интереса ко всему гнилому, разлагающемуся, во всяком случае к не живому. Правда, «нормальный» анально-накопительский характер хоть и нельзя назвать жизнерадостным, но он все же не обязательно является некрофильским. Фрейд и его сотрудники продвинулись в изучении этой проблемы еще на один шаг: они установили, что часто анальному характеру (нередко, хоть и не всегда) сопутствует садизм. Такое соединение встречается чаще всего у людей не просто накопительского типа, а именно у тех, кто отличается особым нарциссизмом и враждебностью к другим. Но даже садисты все-таки способны к сосуществованию; они стремятся властвовать над другими людьми, но не уничтожать их. Следующая ступень враждебности нарциссизма и человеконенавистничества — это уже некрофилия. У некрофила одна цель — превратить все живое в неживую материю; он стремится разрушить все и вся, включая себя самого; его врагом является сама жизнь.