Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ
Шрифт:
ЦРУ утвердилось во мнении, что успешно подставило своего агента, и на следующем этапе ожидало передачу его на связь нелегалу советской разведки. В Лэнгли не раскрыли наших замыслов, не поняли нашей игры. Но никто не мог тогда предположить — ни КГБ, ни ЦРУ — что принесет более чем через четверть века дело Ларка этим двум противоборствующим крупнейшим разведкам мира.
В июне 1971 года на флагмане нашего пассажирского флота теплоходе «Александр Пушкин» я с семьей отбыл из Монреаля домой. Больше с Ларком я не встречался.
Покидая Америку, отчетливо сознавал, что работать в этой стране мне больше не придется. Остальные страны
Но тогда эти мысли меня мало беспокоили. Я был полностью удовлетворен результатами своей работы в Вашингтоне.
ПРЕДАТЕЛИ И «КРОТЫ»
В наши дни, похоже, не осталось ничего тайного.
Мы знаем секреты Той Стороны, а Та Сторона знает наши секреты.
Наши агенты слишком часто оказываются Их агентами, ну, а
Их агенты нередко работают на нас. И наконец все превращается
в настоящий кошмар — никто не знает, кто есть кто!
Вашингтон, март 1966 года. В столице Америки днем по-весеннему солнечно и тепло, ночью несколько прохладно. Все цветет и зеленеет, как в мае в Москве. Командировка Кочнова в вашингтонскую резидентуру для вербовки Артамонова должна была принести успех внешней контрразведке ПГУ, усилить нашу работу против американских спецслужб. Резидентура установила Артамонова проживающим в пригороде Вашингтона Арлингтоне под именем Николаса Джорджа Шадрина. Оставалось решить, в каком месте безопаснее подойти к нему, и, показав письма от жены и сына, взятые в Ленинграде, предложить сотрудничать с КГБ, то есть провести самое главное — вербовку.
Резиденту Соломатину нравился этот собранный, энергичный, свободно владеющий английским языком оперативный работник Службы внешней контрразведки. Они оба оканчивали, хотя и в разные годы, один из самых престижных вузов — Московский государственный институт международных отношений (МГИМО). Соломатин — в 1951 году, лет на пять раньше Кочнова. Познакомились они в Москве. Попасть в команду Соломатина, который, готовясь выехать резидентом в Вашингтон, подбирал себе подходящих работников, Кочнову тогда не удалось. Но он сумел оставить о себе хорошее впечатление, хотя для этого мог использовать и тонкую лесть, и завуалированную ложь.
В теплый мартовский вечер двадцать пятого числа в доме на Фессенден-стрит в северо-западной части Вашингтона зазвонил телефон. Трубку взяла Джулия Хелмс, жена заместителя директора ЦРУ по оперативной работе Ричарда Хелмса. Вежливый, но настойчивый мужской голос попросил к телефону Хелмса. Ему ответили, что Хелмса сейчас дома нет. Звонивший представился советским дипломатом Игорем Кочновым и просил передать господину Хелмсу, что имеет для него важную информацию. Он назвал время и место, где будет завтра ждать представителей ЦРУ. Кочнов звонил из городского автомата. Он знал уже в Москве, что домашний телефон этого высокопоставленного работника Лэнгли указан в справочнике, который имеется в любой вашингтонской телефонной будке. «Мое имя всегда значилось в телефонной книге. В то время я жил на Фессенден-стрит», — отмечал позднее Хелмс.
После встречи с Кочновым ЦРУ рассматривало его предложение как рискованное, непредсказуемое по последствиям и трудноосуществимое. Вот как рассказывается о событиях тех дней в американских печатных изданиях, в которых Кочнов иногда называется Игорем Васильевичем Козловым или просто Игорем Козловым. В разговоре с работниками ЦРУ Кочнов заявил, что он советский разведчик в звании майора и приехал в США для вербовки Артамонова-Шадрина. Он не удовлетворен своим служебным положением и предлагает сотрудничество с ЦРУ. Если ему помогут завербовать Артамонова, то он, как его будущий «хэндлер» — связник, контролер, ведущий — сможет сделать рывок в своей карьере, станет для ЦРУ «ценным агентом», уже внедренным в советскую разведку. Но для ЦРУ речь шла о подставе человека, которого оно «оберегало» и не допускало к контактам с советскими гражданами, как и других предателей, в основном из-за боязни перевербовки, а может быть и ликвидации.
В своих пропагандистских акциях ЦРУ неоднократно вещало миру, как жестоко КГБ поступает с предателями. К тому же Шадрин по рекомендации ЦРУ работает аналитиком в РУМО. В силу этого неизбежно возникнут трудности в подготовке материалов этого ведомства для обязательной передачи через него советской разведке. ЦРУ и сразу же подключенное к делу ФБР рассматривали предложение Кочнова как очередное коварство КГБ. Прошло уже более двух лет, а американские спецслужбы все еще разбираются, насколько искренен Носенко и не могут ответить на вопрос — не заслан ли он КГБ. ЦРУ и без Кочнова, считал его будущий директор Хелмс, «кишит советскими шпионами».
Верить Кочнову нельзя — твердо заявил профессиональный контрразведчик, будущий заместитель начальника управления контрразведки ЦРУ, специалист по советским перебежчикам Пит Бэгли. Кстати, недавно Бэгли посетил Россию, чтобы в просмотре старых кинолент времен «холодной войны» узреть работу советских разведчиков в шпионских фильмах, показанных на фестивале «Кинотавр-96» в Сочи. Бэгли, как и положено человеку его профессии, беседуя с бывшими и нынешними российскими разведчиками, «предпочитал не распространяться о своей работе в ключевом управлении ЦРУ». А жаль: хотя бы для истории рассказать он мог бы о многом.
Бэгли вторил ответственный сотрудник контрразведывательного отдела ФБР Джеймс Нолан, также считавший Кочнова подставой советской разведки. Причин для подобной оценки сложившейся ситуации, казалось бы, набралось больше, чем требовалось для принятия позитивного решения. Но так или иначе по неизвестным тогда советской разведке основаниям американские спецслужбы изменили свое мнение и вскоре приняли предложение Кочнова. Ему дали кличку «Китти Хок». Ведущим нового агента от ФБР назначили Элберта Тэрнера. Через неделю в советской резидентуре появился также новый агент «Ларк».
Из всего произошедшего в те дни можно сделать вполне однозначный вывод: не доверяя Кочнову, ЦРУ и ФБР не пошли бы на подставу советской разведке носителя секретов, аналитика двух спецслужб Ларка, опять-таки опасаясь возможной перевербовки или других отрицательных последствий.
В конце 80-х годов после внезапной смерти Кочнова в Москве в американскую прессу стали проникать некоторые детали этого дела. Так, начальник вашингтонского контрразведывательного отделения ФБР Куртленд Джонс вспоминал: