Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ
Шрифт:
Интересны суждения бывшего заместителя помощника директора ФБР по контрразведывательной работе Джеймса Нолана о Саше и Китти Хок. Он полагал, что Кочнов — очередная подстава, и выдавая Сашу, КГБ пытался убедить ЦРУ и ФБР в истинности его намерений, не зная, что Саша уже раскрыт и перевербован.
Менее чем через два месяца после появления Носенко в США ЦРУ решило начать так называемый, «враждебный допрос». Перед Энглтоном стояла одна задача — заставить русского признаться, что он подстава КГБ. Сначала он содержался в душном и непригодном для проживания верхнем помещении конспиративного дома под Вашингтоном, а затем специально для него построили отдельную бетонную камеру на «Ферме» вблизи города Вильямсбурга — так называется разведывательная школа ЦРУ в Вирджинии. Содержание там Носенко действительно можно сравнивать с карцерами бериевского ГУЛАГа. Нет смысла описывать все методы психологической ломки, которой подвергался
Столь длительное содержание Носенко под арестом без решения суда, физическое и психологическое воздействие на него противоречило законам США. Это понимали и в ЦРУ. Пит Бэгли, ставший в 1966 году заместителем начальника советского отдела, считал, что освобождение Носенко может обернуться весьма неприятными для него и Энглтона последствиями. Он написал шефу контрразведки записку с изложением вариантов решения этого дела и ухода от возможного наказания, в которой предусматривалось: «…уничтожить человека…представить его неспособным связно излагать свои мысли (специальные дозы препаратов и т. д.)…помещение в сумасшедший дом, не делая его сумасшедшим». Эта записка случайно сохранилась в документах Бэгли и была найдена в 1976 году.
В заключении Носенко находился с 4 апреля 1964 по 13 августа 1965 года на конспиративной квартире, с 14 августа 1965 по 27 октября 1967 года в тюремной камере на «Ферме», с 28 октября 1967 по декабрь 1968 года — на трех конспиративных квартирах в пригороде Вашингтона.
ЦРУ постоянно пыталось получить сведения о Носенко через свою агентуру из числа советских граждан. В основном, все они подтверждали, что он является истинным перебежчиком. Вероятно, сообщения Ларка о нашем интересе к Носенко как к реальному предателю в какой-то мере могли повлиять на решение Лэнгли прекратить его допросы и в марте 1969 года позволить отдохнуть во Флориде. Позднее он был взят по контракту на работу в ЦРУ консультантом, и ему выплатили компенсацию «за страдания» в размере 137 052 долларов.
ИГОРЬ ОРЛОВ
«Это был гениальный человек»
Очень хорошие люди могут быть и очень плохими.
В 1952 году Гарблер под фамилией Филиппа Гарднера прибыл на работу в Западный Берлин. На связь ему передали агента Франца Койшвица, который был известен сотрудникам ЦРУ как Игорь Орлов. Среди друзей его иногда звали Сашей.
Орлов родился в 1922 году в Киеве. С 1941 года являлся сотрудником советской разведки, имел звание лейтенанта. Во время войны в декабре 1943 года при заброске в немецкий тыл был ранен, попал в плен, завербован гитлеровцами и стал сотрудничать с военной разведкой. До 1945 года в звании лейтенанта немецкой армии работал в штабе Абвера «Валли-I», проводившего агентурную разведку на Восточном фронте, а затем до окончания войны в разведке РОА у Власова. После войны с 1946 года взят на работу в подразделение американской разведки, размещавшемся в местечке Пулах под Мюнхеном, где позднее обосновалась западногерманская Федеральная разведывательная служба Райнхарда Гелена. Орлов специализировался на украинском направлении. Подразделением разведки руководил Дэвид Мэрфи, будущий начальник советского отдела ЦРУ. У Орлова на связи в основном находилась агентура из числа проституток, посещавших несколько баров в советском секторе Берлина. Главной задачей Гарблера и Орлова была вербовка советских граждан. Они также собирали разведывательную информацию по советскому контингенту войск в Германии.
Гарблер проработал с Орловым до 1955 года. В 1956 году Орлова перевели во Франкфурт, где он вел вербовочные разработки граждан, ведущих переписку с СССР. Жена Орлова Элеонора также работала в американской разведке и занималась перлюстрацией почты между СССР и ФРГ. Проживали они на конспиративной квартире. На работе у Орлова возник конфликт с другим русским Николаем Козловым, который заподозрил его в связях с советской разведкой.
Подозрения, хотя и малообоснованные, поддержал их непосредственный руководитель кадровый сотрудник ЦРУ Саша Соголов. В результате Орлову, как бы обнадежив его, предложили поменять место и выехать в США. Он согласился и Орловы в январе 1961 года прибыли в Вашингтон. Телефоны, которые ему дали для связи с ЦРУ, долго не отвечали, и когда он дозвонился, то в работе ему отказали. Оказавшись без денег и американских паспортов, только с «грин кард» для иммигрантов, хорошо оплачиваемую работу найти было трудно.
Чтобы хоть как-то прокормить семью, Орлов устроился водителем почтового грузовичка для развозки столичной газеты «Вашингтон пост». Работа была трудная, малооплачиваемая, начиналась с четырех утра. С трудом сводили концы с концами. В семье возникли разногласия: жена Элеонора настаивала на возвращении в Германию и предлагала временно пожить у ее матери, Орлов же надеялся устроить жизнь в Вашингтоне. Не придя к согласию, Элеонора с двумя детьми уехала в Западную Германию. Но мать в дом ее не впустила, заявив, что ее муж «русский шпион» и ей «о нем все рассказали». Пробыв в Германии около года, Элеонора вернулась в Вашингтон. Накопив из скудной зарплаты небольшую сумму денег, в 1964 году они сумели купить скромный дом в ближайшем пригороде Вашингтона Александрии и открыли в нем мастерскую по изготовлению и продаже рам для картин и фотографий.
Примерно через три года после появления Голицына в США ЦРУ, проверяя сотни вариантов идентификации «крота» Саши, вышло на Орлова. Он работал в Берлине и Западной Германии, его иногда звали Сашей, фамилии Копацкий и Койшвиц, которыми он прикрывался как работник ЦРУ, начинались с «К», и вдобавок ко всему он был славянского происхождения. Все это контрразведкой расценивалось как серьезные улики против него. Дополнительные подозрения возникли также при изучении материалов о работе Орлова во время войны в штабе «Валли-I». Как было известно американской разведке, советские разведывательные органы в годы войны провели успешную операцию «Монастырь» по обезвреживанию агентуры Абвера. В этой операции активно участвовал советский агент Александр Демьянов (оперативный псевдоним «Гейне») , которому, как позже вспоминал бывший в то время шефом разведки по Советскому Союзу генштаба сухопутных войск гитлеровской Германии Гелен, немцы присвоили кодовое имя «Макс». Операция «Монастырь» переросла в весьма крупную радиоигру с немцами, в процессе которой дезинформация, подготавливаемая Генштабом Красной Армии, сыграла важную роль в успешном завершении ряда крупных сражений. После войны американская разведка рассматривала Макса как удачно внедренного в Абвер советского агента, в то время как немцы продолжали считать его своим главным источником стратегической информации о планах Советского Верховного Главнокомандования. По мнению контрразведки ЦРУ, Орлов, работая в «Валли» принимал участие на первом этапе операции «Монастырь», когда велось выявление агентуры Абвера, забрасываемой на территорию СССР.
Орлов был взят в разработку управлением контрразведки ЦРУ. К середине 1964 года Энглтон решил, что собранных материалов вполне достаточно, чтобы передать их в ФБР для дальнейшей разработки, получения улик, документирования оперативных сведений и привлечения к уголовной ответственности за шпионаж в пользу СССР. Учитывая серьезность материалов и значимость, которая придавалась выявлению «крота» Саши, директор ФБР Гувер поручил вести дело начальнику вашингтонского контрразведывательного отделения Куртленду Джонсу. Но вскоре наступило разочарование — углубленная проверка значительную часть подозрений не подтвердила и ничего нового не принесла. Поэтому в марте 1965 года в надежде «расколоть» Орлова и его жену, ФБР вышло на них напрямую и подвергло изнуряющим допросам. Вся семья находилась под открытым наружным наблюдением, в доме периодически проводились негласные обыски.
Психологическое состояние Орлова и Элеоноры было тяжелым. Орлов продолжал работать водителем в газете «Вашингтон пост», здание которой с тыльной стороны примыкало к советскому посольству. И однажды, находясь под впечатлением очередного допроса, он решил зайти туда. Как затем рассказал своей жене, в посольстве он просил выяснить, жива ли его мать и как найти ее. Если здравствует, то позаботиться о ней, так как ФБР грозило устроить ей серьезные неприятности, если он не признается в шпионаже. На самом же деле в посольстве Орлов рассказал о подозрениях ФБР и заручился согласием оказать ему помощь и вывезти с семьей из США в СССР. Как было обусловлено, на следующий день они должны были подъехать на такси в определенное место, где их бы забрали. Но жена не хотела жить в СССР и категорически воспротивилась выезду. Орлов был вынужден остаться в США.
Столь неожиданное посещение посольства, конечно, было зафиксировано ФБР и еще больше укрепило мнение, что Орлов является советским «кротом». Нужно получать улики. Разработка вновь активизировалась, и в ней стали применяться все методы и средства контрразведки: постоянное агентурное и наружное наблюдение, контроль почтовой переписки, телефона, даже радиоэфира в районе его дома, проверка банковских счетов, повседневного расхода денег и тому подобное. В доме повторялись гласные и негласные обыски, некоторые сотрудники ФБР посещали Орловых в нерабочие дни и как бы становились их друзьями. Даже директор ФБР Гувер и другие руководящие работники заказывали у него рамки для своих фотографий. Все средства оправдывались — только бы получить признание в шпионаже.