Анатомия страха
Шрифт:
— Во, блин, проснулся! Два часа просидел и увидел. Это Ксюшка на память оставила.
Все-таки неосторожно было с его стороны оставить Ксению наедине с запиской. Она таки устроила дебош. Когда Дима вернулся вечером домой, у него глаза на лоб полезли. Комнаты не пострадали, эпицентр взрыва пришелся на кухню, где он оставил послание. Там будто Мамай прошел. Разбитая посуда, сдернутые занавески, сорванные полки. Вот уже вторую неделю Дима не мог привести все в порядок.
— Какая Ксюшка? — удивленно сдвинул брови Валентин. — У тебя же Катя была.
— Была. Но сплыла. Ушла и не вернулась. Я ей звонил пару раз, но она так занята, так занята… Уникальный
— Да ты что! — махнул рукой Валентин.
Стоцкий, такой же «вторичный» холостяк, то есть разведенный, в отличие от Димы брак как таковой не отрицал и готов был жениться снова, если найдется достойный объект, тем более его сын уже несколько лет жил отдельно. Три года назад «достойный объект» наконец нашелся. 36-летняя журналистка Инна, редактор на телевидении, тоже была в разводе. Она воспитывала десятилетнюю дочь Нину и по этой причине выходить замуж больше не собиралась, считая, что отчим дочери совершенно ни к чему. У Валентина с девочкой отношения складывались отлично, но переубедить Инну пока не удавалось. Он не хотел настаивать, торопить, считая, что время все расставит по своим местам. Кто знает, может, через какое-то время они расстанутся и оба будут благодарны друг другу, что не придется еще раз проходить через унизительную процедуру развода. А может, Инна поймет, что Валентин — именно тот, с кем ей суждено прожить всю оставшуюся жизнь.
— Понимаешь, — невнятно втолковывал Диме Стоцкий, — можно яблочко зеленое сожрать, то есть сорвать, надкусить и выплюнуть. А можно подождать… И оно само… это… свалится.
— Да… — сказал Дима. — Как говорил товарищ Бендер, ваш дворник довольно-таки большой пошляк. Разве можно так напиваться на рубль?
— М-можно! Тем более не на рубль, а на двадцать баксов. Это Инке подарили, а она ликеры не любит. Вроде, слабенький, а по башке бьет только так.
В начале первого Валентин вызвал по телефону такси и отбыл восвояси. Дима, тяжело вздохнув, оглядел кухню. Нет, Валька определенно прав: все должно созреть, в том числе и намерение заняться уборкой. Свалив в раковину грязную посуду, он открыл форточку и отправился спать.
Наталья прижала к воспаленным векам пальцы, показавшиеся приятно холодными. В черноте заплясали огненные круги и зигзаги. Надо накапать увлажняющие капли. На Литейном делали отличные недорогие линзы, но заказывать больше одной пары цветных, косметических она побоялась — ее могли запомнить. Те же, которые она только что сняла, прополоскала и спрятала в футлярчик, были импортными, стоили почти вдвое дороже, но по качеству сильно уступали: неестественный кукольный оттенок, да и глаза к вечеру устают.
Стащив с головы парик, Наталья встряхнула его и аккуратно пристроила на перевернутую трехлитровую банку. Смыла макияж, положила на стеклянный подзеркальник трюмо дешевые, но яркие серьги, кольца, браслет, расчесала щеткой короткие темные волосы. Куда девалась кареглазая блондинка в самом расцвете красоты? Из зеркальных глубин на нее смотрела усталая немолодая женщина. Красота отдыхала в баночках, коробочках, дремала на вешалках и подставках.
Узкая, как пенал, комната напоминала гримерную на киностудии. Разномастные парики, всевозможные щеточки, щипчики, кисточки, коробки с гримом — не обычная косметика, которая украшает или уродует, а средства, полностью изменяющие облик. Были среди них и те, которые используют на съемках для спецэффектов. А вот то, что в сумках — это уже шпионский боевик. Хотя… Никакое это не кино. Страшный сон наяву.
Наталья подошла к окну. Внизу изредка пробегали машины. Далеко, за пустырем перемигивались огоньки. Девятый этаж. Открыть окно, встать на подоконник… Один шаг — и все кончится. Никто не будет о ней плакать. Не осталось никого. То, что она делает… Зачем? Что будет, когда все кончится? Говорят, месть — это блюдо, которое надо есть остывшим. Возможно, это и так. Но жажда мести, пылая, выжигает все вокруг. Отомстив, остаешься в пустоте. И чем дольше ждешь — тем больше пустота. Пустыня.
Она и теперь уже в пустыне. Месть — единственное, что у нее осталось. Единственное, что связывает с жизнью.
Наталья с детства верила, что ничего в жизни не происходит просто так. Одно цепляется за другое, у каждой причины тысячи следствий. То, что кажется случайным сегодня, имеет объяснение в дне вчерашнем. Взаимосвязь добра и зла занимала ее с детства. Она задумалась об этом, едва достигнув восьми лет, когда в результате несчастного случая погиб отец. Он стоял на остановке автобуса, и его сбила потерявшая управление машина. Кроме него не пострадал никто. Водитель машины в момент столкновения был уже мертв: он скончался от обширного инфаркта.
Мама не знала, плакать или смеяться. Отец был настоящим кошмаром их жизни. Потом уже Наталья повидала несчетное количество и просто пьяных, и запойных алкоголиков, но ни разу ей не встретился человек, который в пьяном виде был настолько не похож на себя же трезвого. Трезвый — отец был неподражаем: веселый, обаятельный, умница. Уже в тридцать лет он стал доктором наук и работал в страшно засекреченном «ящике», на его счету было полтора десятка изобретений. О его золотых руках ходили легенды. Но стоило отцу выпить больше одной рюмки — он превращался в чудовище из кошмарных снов. До сих пор Наталья помнила его безобразную ругань, крики и слезы матери, помнила, как с ревом пряталась в платяной шкаф, а отец вытаскивал ее — за платье, за волосы — и бил по чему попало. Дав волю своему гневу, забирал все деньги, которые только мог найти, и пропадал на неделю-две. Потом он появлялся как ни в чем ни бывало, грязный, вонючий, оборванный. Вставал перед матерью на колени, клялся, что больше никогда… Она отводила глаза и… прощала. А через пару месяцев все повторялось.
Напрасно подруги уговаривали ее бросить отца. Мать отчаянно его боялась. Да и идти ей было некуда. В последний раз отец избил мать так, что та на месяц оказалась в больнице. Она так уже окончательно и не поправилась. Долго болела, долго и мучительно умирала.
Пока мать была в больнице, Наталья жила у тети Лоры. Тетка была по тем временам явлением если не уникальным, то необычным — она верила в Бога. Каждый вечер, уложив Наталью спать, молилась перед иконами и просила у Господа исцеления сестре и вразумления зятю. Наталья тоже молилась. Она просила Бога сотворить чудо и наказать отца.
И чудо произошло. Страшное чудо.
На поминках Наталья забилась в уголок и, наблюдая за гостями, напряженно размышляла.
Тетя Лора говорила, что когда наказано зло — это добро. Для них с мамой, смерть отца — это, наверно, добро. А для бабушки Кристины? Она специально приехала на похороны из Ужгорода, сидит, плачет, он для нее единственный сын. А для сослуживцев отца? Ведь он тащил на себе всю работу отдела, успевая за трезвые недели сделать все, что было запланирована на квартал. Но разве так бывает? Разве может так быть, чтобы одно и то же событие для одних людей было хорошим, а для других — плохим?