Анчар Крой. Огнеходец
Шрифт:
— Сколько по времени?
— Много. Он…
— Много — это пара? Две?
— У него нет нормированного графика. Он, понимаете, любитель поболтать о жизни. Иногда он может отвлечься и на полчаса завести тему космологии или истории.
— Что интересного рассказывает? Скажем, на тему истории.
— В основном, конечно, Войну. Ту самую, с которой начался новый отсчет времени. Которая случилась в тысяча девятьсот шестьдесят втором по старому календарю.
— Он застал её?
— Нет, его отец застал. Он часто апеллирует к божественному промыслу. К
— Ну да, — кивнул Анчар, — это вполне официальная версия. Чем ему так нравятся эти разглагольствования?
— Скорее, не нравятся. Он пеняет, что, мол, старый государственный уклад был лучше, а когда страны начал поглощать и перемешивать Конгломерат, всё покатилось к чёрту. Он считает, что всё это уничтожило нашу историю и культуру, и спрашивает, зачем мы вообще учимся, если ничего не знаем о мире, в котором живём.
— И во сколько обычно заканчиваются эти факультативы?
— Бывало, что в девять. Бывало, что и в десять. Это же не каждый день.
— И вот она не вернулась. Да?
— Да…
— Когда ты понял, что её не было на факультативе?
— Когда рассказали полицейские.
— До этого момента ни один из одногруппников тебе об этом не сказал? Они что, не обсуждали её пропажу?
— Обсуждали. Я не помню, если честно. Я, наверное, не обратил тогда внимания. Я думал, она решила не возвращаться ко мне. Может, осталась у подруг.
— У неё был кто-то до тебя?
— Нет.
— А у тебя?
— Да.
— А сейчас есть?
— Что?
— Другая девушка. Запасной вариант.
— Э-э… я не мыслю такими категориями.
— А какими мыслишь?
— Простыми. Мы же вместе живём… Жили.
— Что вас держало вместе?
— Дженна говорила, что я крутой парень.
— Ты и правда крутой. Выезжаешь на соревнования по баскетболу, имеешь кучу друзей, врываешься в любые движухи. А она? Тихая девочка-отличница?
Анчар брал это не из головы. Это он успел подметить: биографии Макса и Дженны очень уж казались взятыми из разных вселенных.
— Ну, получается, что так.
— Хорошо. Садись, Макс.
Анчар приглашающе спрыгнул со стола и сел с одной стороны, Макс неторопливо сел с другой.
— Нужно что-то подписать? — спросил он.
— Ага. Хочу предложить тебе подписать согласие на проверку папье-оракулом. После этого я спрошу тебя, не скрыл ли ты чего важного о Дженне. Оракул, конечно, подтвердит, ты ведь не стал бы врать, да? И тогда мы разойдёмся.
Макс завис. Он почесал затылок.
— Ну, я наверняка что-то не вспомнил. Столько ведь всего… Я рассказывал полиции всё. Потом ещё сегодня был мужчина — ему тоже на вопросы ответил. Вы скажите, что нужно. Вы меня в чём-то подозреваете? Я готов на оракуле подтвердить, что ни к чему не причастен!
— Остынь, парень. У меня будет просьба.
— Да, конечно. Какая?
— Я сейчас встану, а ты останешься сидеть. Я пройдусь по
— Да без проблем!
Это было легко. Легко приметить то, чего, похоже, не заметили ни копы, ни Бойл. Вытяжная решётка в углу комнаты была пыльной, завинченной на четыре самореза. Если там и были «пальчики», кто-то додумался их стереть. Не очень тщательно, правда. Слепок это не зафиксировал, а вот Анчар видел. Видел колышущиеся следы аур — бледные, но всё ещё живучие. Эту решётку открывали десятки раз.
Под рукой не было отвертки или шуруповёрта, поэтому Анчар достал из кармана пиджака свой фамильный нож с рукоятью в виде пера птицы. Спустя минуту саморезы лежали у него в руке, и он медленно открывал решётку. Под ней лежал непроходимый клубок из пыли и паутины — хорошо сделанная маскировка. Анчар потянул клубок, и за ним открылся пакет с таблетками. Таблетки были весёлые, разноцветные, со смайликами.
— Смотри, Макс, — Анчар вернулся за стол с пакетом. — Кажется, прошлые жильцы забыли здесь заначку.
— О…
Смотреть за лицом Макса было сплошное удовольствие. Как он только ни корчился, чтобы изобразить удивление и одновременно с этим делать вид, что вообще не понимает, что это.
— Если честно, я не хочу тянуть время, Макс. Я, бдять, уже заебался в вашей ебучей общаге. Выложишь всё как есть или мне затолкать этот пакет тебе в глотку?
— Да какого! — воскликнул он, но быстро осел. — Я не знаю, что это!
— Я не коп, Макс. Я могу разбить к херам всё в этой комнате и отхерачить тебя так, что не останется живого места. И мне за это ничего не будет.
Макс молчал. Он боялся, но не торопился откровенничать.
Анчар закурил, пустив струю дыма ему в лицо.
Так они сидели минут пять.
— Допустим, за хранение экстази тебе влетит немного, — заговорил наконец Анчар. — Твои родители внесут залог и выгребут тебя. Допустим, они даже отмажут тебя от отчисления. В конце концов, это не пыльца и не «снежок». Так ведь?
Макс молчал.
— Но если я предъявлю обвинения в подозрении на похищение и убийство группы лиц, это будет серьёзное пятно, Макс. Знаешь же этот известный парадокс, что народ лучше запоминает негативные новости, нежели позитивные? Отмыться бывает сложнее, чем по-настоящему совершить убийство. Ты готов побеседовать?
— Смотря что это будут за вопросы…
— Вопросов может не быть вовсе, если ты заговоришь.
— Я… Я не знаю, что говорить. Вы, копы, все одинаковые. Вы всё равно в итоге что-нибудь пришьёте.
— Срал я на копов, парень. Срал на твои таблетки. Мне нужна Дженна. Она тоже их употребляла?
— Да, — сглотнул он.
— Кто из вас подсел первым?
— Хотите намекнуть, что, типа, это я её подсадил? Я ничего не скажу.
— Считай, ты только что признался. Хорошо, Макс. Давай так, — Анчар достал из пакета две таблетки, одну положил в руку Максу, другую взял себе. — Давай попробуем быть на одной волне. Одну я, одну ты. На равных. И затем говорим. Спокойно, как два приятеля.