Андеграунд, или Все романтики попадают в..
Шрифт:
– Ладно, понесу тебя на руках, – пробурчал я Че, и она, благодарно моргнув, скрылась в панцире.
Я осторожно и плавно, стараясь не делать резких движений, начал пробираться сквозь орлиную толпу, стараясь не споткнуться о цепи и не наступить какой-нибудь птице на крыло. Уши мои, похоже, привыкли к грохоту, и он уже не вызывал у меня такого явного дискомфорта. Я внимательнее присмотрелся к орлам и заметил, что все они почему-то вымазаны птичьим пометом. В этот момент что-то шлепнулось мне на рукав куртки – так и есть, птичье дерьмо. Я остановился и посмотрел наверх. Потолок был очень высоким, а под потолком кружила большая стая бройлерных куриц, которая бессовестно гадила на несчастных орлов, а теперь и на меня. Сам потолок был разрисован под синее небо с белыми облаками, на которых были
– Мило, – пробормотал я, повернулся, обвел взглядом шевелящееся море птичьих тел, иногда встречаясь с их взглядами, прислонился спиной к двери и вздохнул. Всеми фибрами своей романтичной души я, конечно же, хотел освободить этих несчастных орлов только потому, что испытывал к ним безмерную жалость, но мой рациональный и циничный внутренний друг сразу начал предъявлять мне контраргументы. Во-первых, это займет уйму времени и сил, а такими вещами разбрасываться в моей ситуации непозволительно. Во-вторых, даже если я освобожу их всех, то в этой относительно небольшой комнате они все равно не смогут все взлететь, и большинство из них, скорее всего, погибнет в невообразимой давке. В-третьих, нет никакой гарантии, что по своей природной глупости, поддавшись панике и животному страху, они не растерзают меня в клочья.
Я хотел было в глазах Че прочитать какой-нибудь совет, но она скрылась внутри панциря, чтобы не смущать меня при принятии такого непростого решения. И рациональный цинизм победил.
– В конце концов, это всего лишь птицы, – пробормотал я, развернулся, открыл дверь и переступил порог.
Как же я себя ненавидел в тот момент.
Это был чердак. Обыкновенный захламленный пыльный чердак. Кое-какой свет пробивался через слуховые окна и рассеивал темноту, но не настолько, чтобы увидеть, куда именно убегает фиолетовая дорога. Я двинулся по тропе, продолжая нести черепашку в руке, она так и не вылезла из панциря. И тут боковым зрением я уловил какое-то движение слева. Я повернулся. Около слухового окна стоял человек среднего роста, одетый в темно-синий спортивный костюм и черные кроссовки. На голове у него была черная шапочка, натянутая до самых глаз, а в руках он держал направленный на меня автомат Калашникова. Света было мало, и его лица я разглядеть не мог, даже не мог определить приблизительно его возраст, но мне показалось, что человек несколько напряжен, а, возможно, и напуган.
– Ты кто? – нервно спросил он. В моей голове еще звенел грохот орлиной комнаты, и голос его прозвучал для меня гулко и как будто издалека.
– Иван, – ответил я. Человек вздрогнул и вытянул руки с автоматом немного вперед.
– Ты чего так орешь? Говори тише. Что здесь делаешь? – он облизнул губы и настороженно огляделся по сторонам.
– Извини, глуховат немного. Иду домой, – честно сказал я, стараясь говорить потише.
Человек внимательно рассмотрел меня и, похоже, начал успокаиваться. Видок у меня, конечно, был тот еще. С небритой расцарапанной мордой и заляпанный с ног до головы птичьим дерьмом, я был реально похож на бомжа.
– Что в руке? – голос его прозвучал почти спокойно, но глаза по-прежнему оставались настороженными и какими-то бегающими. Этот человек мне не нравился, и я решил действительно прикинуться неуверенным напуганным бомжом. Уши мои вроде бы отошли от грохота, гул в голове пропал, и слух восстановился. Я вытянул руку вперед ладонью вверх и пробормотал дрожащим голосом:
– Это просто моя черепашка.
Че высунулась из панциря и выжидающе уставилась на незнакомца. Тот улыбнулся, опустил автомат и спросил вполне дружелюбным тоном:
– Закурить не найдется?
– Найдется, – пролепетал я и торопливо полез свободной рукой во внутренний карман. Человек тут же напрягся, вскинул автомат и жестко произнес:
– Никаких резких движений, тезка. Всё делаем очень плавно.
Я очень медленно достал пачку сигарет, она оказалась запечатанной. Я так же медленно опустил черепашку на фиолетовую тропу, распечатал пачку, достал две сигареты, подошел к незнакомцу и протянул ему одну. Он опустил правую руку с автоматом, левой взял у меня сигарету, посмотрел внимательно мне в глаза и сказал быстро и отрывисто:
– Спасибо.
Затем уселся на пол около окна, прислонившись к стене, положил рядом автомат, достал из кармана спички и прикурил. Все его движения были какие-то нервные и дерганые. Я сунул себе в рот вторую сигарету и хотел было прикурить своей бензиновой зажигалкой, но подумав, что для бомжа это чересчур роскошно, обратился к незнакомцу:
– Огоньком не угостишь?
Он протянул мне спички и спросил:
– Ты как сюда попал?
– Через дверь, – наивным голосом ответил я и чиркнул спичкой о коробок, спичка сломалась. Я достал другую и наконец-то прикурил. Человек как-то суетливо поднялся с пола, забрал у меня спички, прошел к двери и задвинул засов.
– Вроде запирал, – растерянно пробормотал он, вернулся и уселся на прежнее место. Затем потянулся рукой в сторону, извлек откуда-то открытую бутылку, приложился к горлышку и сделал несколько глотков. Затем докурил сигарету, затушил ее об пол и посмотрел на меня:
– Портвешок будешь, тезка?
– А пивка случайно нет? – робко спросил я.
– Ну, ты же не в баре, – усмехнулся незнакомец, протягивая мне бутылку. Я взял ее и посмотрел на этикетку. Три семерки. Я сделал несколько глотков и поморщился. Конечно, не тройной одеколон, но тоже гадость. Я с сожалением докурил сигарету, бросил окурок на пол и затоптал сапогом. Затем вернул бутылку незнакомцу, уселся на пол с другой стороны окна и спросил:
– Так тебя тоже зовут Иван?
– Да, Иван Помидоров. Будем знакомы, – он сделал несколько глотков и поставил бутылку между нами. «В конце концов, я всего лишь бомж», – со злой иронией подумал я, взял бутылку и присосался к горлышку. Пойло, конечно, было противное, но свое дело оно сделало. В теле и в голове появилась приятная легкость, чердак перестал казаться мрачным и пыльным, а Помидоров чужим и неприятным. Пока он не начал говорить.
– Вот, мы с тобой оба Иваны. У нас самые что ни на есть русские имена. Мы самые что ни на есть русские люди на нашей русской земле. И где мы? В жопе! На сраном чердаке пьем дешевый портвейн, – Помидоров говорил негромко, но зло и очень эмоционально. – Вот ты посмотри в окно! Много русских ты там увидишь? Ни хрена! Там довольная жизнью, пестрожопая толпа чужаков, которые ведут себя на нашей земле по-хозяйски вольготно, нагло и бесцеремонно. Нет, ты посмотри, посмотри в окно!
Я встал на колени, пододвинулся к окну и посмотрел на улицу. Там внизу была не очень большая площадь, заполненная людьми. Многие были с детьми. Это было похоже на какой-то праздник или торжество, потому что среди толпы было много разноцветных флажков и воздушных шариков. Люди были довольны и радостны, очень многие улыбались. Все они, действительно, были разных национальностей – и африканцы, и азиаты, и кавказцы, и славяне. Последних было явное меньшинство. Я обернулся к Помидорову, тот пил портвейн из бутылки.