Андрей Беспамятный - Кастинг Ивана Грозного

Прозоров Александр Дмитриевич

— Как вам не стыдно, бояре! — прошел вперед и остановился перед задирами седой длиннобородый старик в скромной серой рясе с откинутым назад капюшоном. — В государевом приказе свару затеяли!

— Да он моих предков охальными словами обкладывал, княже! — попытался вырваться из рук писцов Зорин.

— Какие предки, такие и слова! — не остался в долгу Умильный.

Старик покачал головой, кивнул подьячим. Бояр потащили в разные стороны, Андрея, стоящего молча и спокойно, отпустили, и он пошел за Ильей Федотовичем.

К счастью, Умильного увели в угол, что рядом с дверьми, и он, негромко, но злобно ругаясь, вышел на улицу.

— Ну сосед, ну срамник, — качал Илья Федотович головой. — Однако же кто и

донес ему слова дурные? Ох, никто не способен с достоинством себя вести.

Здание казны больше всего походило на пряничный домик: стены из красного кирпича, высокие, но узкие стрельчатые окна, облицованные белым известняком, белые столбики между ними, окруженная резным наличником крыша, выложенная белыми и черными квадратами; что за материал — снизу не разобрать. Крыльцо охранялось стрельцами, которые Андрея внутрь не пропустили, а выписанный Илье Федотовичу лист изучали долго и с пристрастием. Потом все-таки разрешили войти.

Вернулся боярин весьма повеселевший, Семена Зорина более не поминал.

Выйдя из Кремля, оба поднялись в седла и вместе с холопами понеслись в мастерские бронников, где и застряли до сумерек. Тамошние кузнецы сперва пытались подобрать Матяху что-нибудь из готовых доспехов — но на его рост и плечи не нашлось ничего, и мастера затеяли с Умильным долгий, обстоятельный разговор о том, что и из чего ковать. Слова «колонтарь», «панцирь», «байдана», «куяк», «бахтерец», «юшман» [133] не говорили сержанту ни о чем, и он просто ждал результата.

133

Юшман — кольчужная рубашка с вплетенным на груди и спине набором горизонтальных пластин. Юшман имел полный разрез от шеи до подола, надевался в рукава, как кафтан, застегиваясь застежками — «крюками» и петлями.

Илья Федотович сговорился на трехслойный булатный бахтерец, но на этом покупка брони не закончилась, поскольку оказалось, что необходимы еще поддоспешник из кожи на лето, войлочный — для зимы, шлем с бармицей, кольчужная юбка. В общем, пока разобрались со всем, сошлись на цене, был внесен задаток — день кончился.

Когда пятеро всадников вернулись на княжеский двор, он освещался множеством факелов. Хозяин вышел навстречу, заботливо поинтересовался:

— Оголодали, вижу, гости дорогие. Так поспешайте, стол накрыт. Перекусим, ополоснемся перед сном, потом еще подкрепимся, дабы жирок завязался, да и отдохнем.

Матях сразу понял, что сегодня они снова упьются до бесчувствия. И оказался прав.

* * *

Обоз прибыл в Москву только на третий день, ближе к полудню. Илья Федотович, эти дни столь старательно опекавший Андрея, покупавший ему обновы, отведший к немецкому цирюльнику, обрившему, как положено, голову боярского сына «под ноль» и водрузившему поверх сверкающей лысины бархатную тюбетейку; ездивший вместе с ним по домам своих псковских и новгородских знакомцев в поисках людей, могущих узнать столь заметного воина, мгновенно забыл про Матяха, занявшись доставленным товаром. Князь Гундоров разбирал припасы вместе с ним, предоставив гостя самому себе.

Усталая, изрядно промерзшая и запыленная Алсу вернулась к хозяину. Молодой человек, пользуясь тем, что баня в богатом доме всегда стояла натопленная, отвел девку помыться, а потом разрешил лечь в свою постель и отдохнуть после долгого пути, а сам привычно отстегнул от старой душегрейки лисий хвост и отправился за дом, к задней стене, стрелять и стрелять.

Илья Федотович позволил своим людям перевести дух, помыться, сбегать, кто хотел и мог, в Наливки. [134] На отдых отвел

четыре дня, после чего приказал челяди возвращаться восвояси на опустевших возках. Но стоило им выехать за ворота, как на широкий двор вкатился новый длиннющий обоз, забитый до самого верха товаром и припасами. И опять все оказались заняты по самые уши, предоставив Андрею возможность чихвостить рыжую лохматень до полного ее истребления.

134

Иван Грозный не пил сам и крайне негативно относился к этой привычке в других. Своим указом он запретил употребление алкоголя в Москве, и выпить можно было только за городом, в местечке, которое так и называлось — Наливки.

И только к утру воскресенья в светелку боярского сына явилась Стеша и, блудливо косясь в сторону татарской невольницы, передала, что Андрея приглашают в княжеские палаты.

Эти палаты, находящиеся где-то в глубине дома, в самой старой его части, оказались воистину княжескими: метров десять в ширину и не меньше двадцати в длину, они обогревалась двумя изразцовыми печками, своды украшала вычурная золотая с серебром роспись, подозрительно похожая на арабскую вязь, хотя и с элементами растительного узора. Стены тоже были расписными — в некоторых проемах сидели святые старцы с раскрытыми книгами на коленях, в остальных — красовались гербы разных городов, а может быть и княжеств. Посередине красовался длинный, заставленный всевозможными яствами стол, хотя наибольшее уважение вызывали огромные пузатые бочонки, полные темного пенистого напитка, с полуведерными ковшами, плавающими внутри. На обитых бархатом скамьях сидели бояре. Все без шуб — и это означало, что обстановка здесь царила крайне непринужденная. Во главе стола, на высоком троне, восседал князь Гундоров, собственной персоной, обернутый лосиной шкурой наподобие древнеримской тоги.

— Братия! — вскинув руку, заговорил он. — В нашем доме явился новик! Ячмень для ссыпной отдал без жадности, на пиво мною проверен, ручательством Ильюшиным честен. Ну, скажи еще чего про него, Илья!

— Слово мое верное! — поднялся из-за стола Умильный. — Подобрал я его на поле ратном, в походы ходил с ним рядом. Храбр новик, честен и весел. От пива никогда не отказывался. А чего еще надобно от доброго человека?

— Где подобрал-то? — поинтересовался один из гостей.

— У Волги, немного выше городища торгового.

— Это там, где намедни татары купца рязанского разорили?

— Где?

— Братия! — громким голосом оборвал спор князь. — О новике спор ведем. Молвите немедля, нужен нам брат такой, али вертать ячмень станем? Ну, Костя, что мыслишь?

— А пиво-то он пьет? — приподнялся со своего места низкорослый худощавый боярин в парчовом кафтане, которого можно было бы принять за мальчика, не имей он длинной окладистой бороды. Костя подошел к бочонку, зачерпнул изрядно ковшом и протянул Матяху. Андрей принял подношение, отер губы, а потом решительно выпил и даже перевернул ковш, показывая, что ничего не осталось. Послышались довольные выкрики, боярин кивнул:

— Брать надобно. Настоящий ратник.

— А ты как мыслишь, Вась?

— А пиво он пьет? — Этот гость почему-то был небритым, его тафья покоилась на коротких рыжих кудрях. Он зачерпнул ковш и протянул Андрею. Матях выпил.

— Ахмед?

— Я так и не понял, пьет он пиво или нет? — пожал плечами темноглазый скуластый мужчина с крупным рыхлым носом, поднялся и зачерпнул еще порцию.

— Лука?

После того как кандидатуру нового члена закрытого клуба одобрили все гости князя, в желудке боярского сына плескалось не меньше четырех литров густого напитка, старательно рвущегося наружу. В голове кружилось, и все происходящее Матях воспринимал как сквозь туман.