Андрей Беспамятный - Кастинг Ивана Грозного
Шрифт:
— Ну как тебе, служивый? — Боярин подсел рядом, когда блюдо оставалось только вылизать.
— Хорошо. — Матях оглядел комнату, в которой тут и там похрапывали бесчувственные тела. — Жалко только, кроме имен и не знаю ни про кого ничего.
— А чего знать? — пожал плечами Умильный. — Ну вот он… — указал боярин на спящего на лавке, уронив руки на пол, Ахмеда. — Два года назад, в третьем Казанском походе, он во главе засадного полка татарский отряд хана Япанчи, что в Арском лесе скрывался, разгромил начисто и еще пятьдесят верст по степи недобитков гнал. Вася Люмишин, — этот боярин отдыхал, подложив под голову миску из-под квашеной капусты, —
Победитель Полоцка валялся на полу, одной рукой сжимая пустой медный кубок, а другой — вцепившись себе в бороду.
— Давай и мы выпьем, — предложил Умильный. — Мы ведь, служивый, пиво собираемся пить, а не разговоры умные вести. Да и нехорошо. Все уже развеселились, одни мы сидим.
Матях с сомнением покосился на «павших» друзей. С одной стороны — он бы предпочел уснуть в постели. С другой — упасть на пол меж покорителями Полоцка и Казани, в общем, не так уж и стыдно.
— Выпьем, — согласился Андрей. — Выпьем пиво пенное, будет жизнь отменная. Выпьем, а уж потом смотреть станем.
Дни после пира Андрей и Илья Федотович посвятили собиранию заказанных вещей. Купец Калистрат Ефремович сшил отличный, ладно сидящий на фигуре боярского сына темно-зеленого сукна зипун, едва доходящий до колен, изнутри утепленный овчиной, снаружи опушенный куницей; а по всем швам шел витой ярко-желтый шнур. Ферязь, на поверку оказавшаяся узкой длиннополой жилеткой — то есть совершенно без рукавов — была подбита соболем, приятно ласкающим горло. Бронники также изготовили заказ вовремя — и Матях впервые смог ощутить на своих плечах тяжесть настоящего, собранного из прочных булатных пластин доспеха.
— Домой вернемся, каждый день носи, — посоветовал Умильный. — Пока не привыкнешь, не станешь себя в нем как в рубашке чувствовать.
Островерхий шлем поначалу показался слишком большим — но когда мастера предложили сперва надеть подшлемник, то сел на голове тютелька в тютельку, даже снимать жалко. Но на Руси ходить в мирное время в броне не принято — пришлось перекладывать в сумку.
— Думаю, Костя, пора и мне прощаться, — сообщил хозяину Илья Федотович, когда они вернулись к князю на двор. — Выпьем сегодня пивка напоследок, а завтра и в путь.
— Торопишься, Илья, — с улыбкой покачал головой князь. — Али раздумал в поход на ногайцев поволжских идти?
— Никак, государь решился дело сие дозволить? — моментально встрепенулся Умильный.
— Государь — нет, — пожал плечами хозяин дома. — Но ведь есть люди, что и нашептать ему могут. Про набеги на вятские земли, про купцов разоренных, про сношения с султаном.
— Кто? — кратко поинтересовался боярин.
— Дьяк Адашев, — улыбнулся князь. — Слыхал про такого?
— Как же не слыхать, — задумчиво пригладил бороду Илья Федотович. — Два брата, и обоих Иоанн Васильевич жалует, и весьма. Так и что он сказывал?
— Пока ничего. Но сегодня я ему на баловство ногайское пожаловался, про беды твои передал, а заодно и про Андрея Беспамятного, что с собой невольницу возит изумительной красы и никому ее не показывает. Любопытство одолело Даниила Федоровича. Желает он увидеть вас завтра поутру. А уж как поговорить с ним сможете —
— Утром? Лепо… — Боярин подошел к хозяину и крепко его обнял: — Благодарствую тебе, Костя. Удружил. Век помнить стану.
— Может, и не выйдет еще, — пожал плечами князь.
— То неважно. Главное, опереться друг на друга можем. А татар я так или иначе, а все одно достану. Не прощу!
То, что Даниил Адашев является приближенным царедворцем, Матях знал. Раз уж он в учебники школьные вошел и даже запомнился среди Годуновых, Отрепьевых и Сусаниных — стало быть, фигурой был заметной. Потому-то Андрея ничуть не удивило, что обитал дьяк в самом Кремле, в каменном двухэтажном доме возле высокой Боровицкой башни. Одолженная князем Гундоровым тяжелая карета, обитая снаружи тонкими бронзовыми листами, а изнутри — бархатом, остановилась возле крытого тесом крыльца. Отодвинув занавеску, Илья Федотович кивнул, открыл правую дверцу. Матях вышел с левой стороны, подал руку Алсу, помогая ей спуститься.
Наверное, боярин, подающий невольнице руку, смотрелся комично, но от воспитания двадцатого века так просто не избавишься. К тому же понять, что за женщина приехала в дорогой упряжке, было невозможно: для визита Умильный купил несколько шелковых и пуховых платков, которые сейчас лежали у татарки на плечах, обнимали ее у пояса и даже закрывали голову, пряча от посторонних взоров женское лицо.
Из-под тонкой ткани девушка наверняка все прекрасно видела, однако Андрей, не в силах отделаться от ощущения, что у спутницы закрыты глаза, взял ее под локоть, подвел к крыльцу, помог подняться на ступени.
В богато изукрашенных, расписных сенях с высокими окнами, забранными разноцветным витражом, в простенке друг напротив друга висели большая икона «Троерукая» и толстое зеркало в богатой резной раме. Бывший сержант впервые за много месяцев смог взглянуть на себя со стороны: высокие красные яловые сапоги, темно-синие свободные шаровары, словно у казака из иллюстраций к Тарасу Бульбе; изумрудного цвета зипун, перепоясанный широким, с медными бляхами ремнем, с которого свисали чехол с большой ложкой и украшенный костяной резьбой ножик. Больше всего Андрея удивило собственное лицо: незнакомый шрам от левого глаза до уха, холодный взгляд и, что самое непривычное — ясно различимые, хотя еще и не очень густые, усы и короткая бородка. Боярин Умильный, стоящий рядом, едва дотягивался ему шапкой до плеча, Алсу и вовсе терялась далеко внизу. В общем, прямо Илья Муромец, а не сын боярский.
— Венецианское, — прозвучал тихий вкрадчивый бас. — Для курфюрста пфальцского делалось, по особому заказу. Да токмо не довезли холопы немецкие зеркала с острова стекловарного. [136] Османы осаду Венеции начали и товар дорогой перехватили.
Пояснения давал мужчина лет сорока, с редкой бородкой, острым носом и хитрыми глазами. Телосложение его определить было невозможно, поскольку одет он был, естественно, в пышную шубу, поверх ферязи, из-под которой выглядывал кафтан… В общем, где заканчивается одеяние и начинается собственно тело — не особенно-то и поймешь.
136
Долгое время производство стекла и изделий из него сосредоточивалось в Европе на острове Myрано.