Андрей, его шеф и одно великолепное увольнение. Жизнь в стиле антикорпоратив
Шрифт:
Марсель — типичный представитель человека-судьи. Если Андрей и Марина просто были избалованными детьми, на которых можно было даже особо не обращать внимания, то Марсель был «правилом». Наверняка вы видели и встречали таких людей. Они считают, что они правы всегда и во всем, а любимое их изречение — «это не я такой, это жизнь такая». Часто бессознательно такие люди олицетворяют себя с жизнью, с судьбой, знают, что и как должно быть, что правильно, а что нет.
Хотя в будущем именно от Марселя мне был нанесен завершающий удар, очень сильный, почему-то именно к нему у меня нет какой-то злости сейчас. Потому что я знаю, что таким
И были еще парни — просто парни, которые где-то там работали в других отделах. Приходили, смеялись, уходили курить, в общем, просто работали в другом кабинете, являясь частью ПТО.
Начальник — довольно неплохой человек, но абсолютно не понимающий, что происходит в коллективе. Вполне его понимаю — мне было бы тоже насрать на подчиненных, лишь бы все работало. Немного дерганый, но вполне добродушный, он просто всегда хотел, чтобы «все прошло гладко».
Женщины — они сидели в другой комнате, являясь частью ПТО, но мало влияя на что-то действительно важное.
Само же здание, где я работал, представляло собой действительно большой офисный муравейник. Конечно, на заводе было что-то подобное, но там все же был цех, а здесь просто громадное здание, и в нем занимались исключительно перепиской и управлением.
Когда я в то время смотрел на себя в зеркало, то не очень-то радовался увиденному. Худой, с нервными, «больными» глазами, всегда как будто ожидающий чего-то страшного. Все это было результатом стресса, ежедневных панических атак и отсутствия какого-либо расслабления. Я хорошо держал себя в руках, поэтому все-таки не срывался при окружающих, а молча терпел очередной приступ.
Тогда же что-то странное начало у меня происходить и со зрением — предметы могли плавать перед глазами, увеличиваться и уменьшаться в размерах, колебаться относительно друг друга. Я не мог стоять на месте или с кем-то долго разговаривать — пол под ногами начинал ходить ходуном, голова кружилась.
Перед глазами появилось марево, которое было особенно заметно в темноте. В принципе, оно и сейчас немного осталось, я так думаю, что это сосудистая патология, хотя это уже не так выражено, как раньше.
Я не уверен, замечали ли все это мои коллеги по комнате, куда меня посадили. А именно — Марсель и Андрей, с которыми мне предстояло работать в одном помещении. Все-таки какое-то чутье им подсказывало, что я не в лучшей форме. Но начиналось все вполне дружелюбно. Я сам просил работу у Марселя, начав разбираться в переписке.
Не знаю, когда у меня с коллегами начался явный диссонанс. Возможно, я сам виноват в том, что слишком усердствовал в работе, — брал на себя все, так как особого направления деятельности у меня не было. Шеф сказал ребятам бросать меня на любую работу, таким образом, я просто оказался на подбежках. Напомню, что всем им было не более 23–24 лет, а Андрею и вовсе 19. Мне тогда было 29, я прошел армию, мне пришлось вообще по жизни не сладко, и я просто начал копить обиду на происходящее.
Не хотелось вступать в явную конфронтацию. Мне казалось — я просто работаю, поэтому мне должно быть пофигу, что здесь и как происходит. Я не пытался подружиться с кем-то, да уже и не мог. С каким-то странным презрением относился ко всем этим молодым ребятам, чаще молчал, больше работал, чем курил или тусовался с ними. И таким образом, ситуация из вроде бы нормальной как-то плавно переходила в напряженную.
Когда вякал студент, прося принести ему бумагу, я начинал выставлять иголки. Я сидел напротив него, и он ясно видел, занят я работой или нет. Откровенно говоря, я не был занят работой очень часто. Ну что там, получить письмо, пройтись по инстанциям, подготовить общую картину и отправить опять назад. По сути, это был отдел, который был везде промежуточным звеном.
Вся канцелярия со временем, вся копировка здоровенных ватманов, распечатка чертежей, все переплетные дела и ведение папок с документацией, вся черновая работа легла на меня, так и не давая возможности хоть где-то развернуться как специалисту. Начальник все видел, но это было чертовски удобно ему, да и со временем мне уже не хотелось вникать во что-то сложное и начинать вести какие-то проекты. Таким образом, в глазах окружающих я явно становился шестеркой.
Интересная история произошла, пока у меня еще не было компьютера. Да-да, самое начало работы ознаменовалось тем, что я сидел за разными чужими компами. Когда один приходил из отпуска, уходил другой, и я пересаживался к нему. И в этот раз в отпуск ушла… Марина. Кабинет был этажом выше, там было на порядок спокойнее.
Я откровенно там отдыхал. Да, были какие-то дела, но большей частью я просто сидел и во что-нибудь играл. Это и послужило первой отправной точкой для начала явного конфликта. Когда Марина пришла из отпуска, оказалось, что я сбросил результаты в какой-то там игре. В которую она играла целыми днями очень старательно на работе, посвящая ей все свое рабочее время. А я ее рекорд убил.
До сих пор помню, как она спустилась ко мне — накрашенная, покрасневшая, еще более противная, чем обычно. И выговорила мне за эту игру кучу неприятных слов. Самое главное, все сводилось к одному — меня посадили за этот комп работать, а не играть. Может быть, ей рассказать об этом начальнику?
Я ничего не ответил, потому что смысла что-либо отвечать и затевать конфликт никакого не было. Думаю, если бы у меня тогда был статус повыше или просто я не провоцировал молодежь на неприязнь, то она ко мне бы не подошла, просто побоялась бы. А тут вроде как общепринятая игрушка-шестерка, которую можно было попинать или послать.
Видимо, Марина сыграла большую роль в моей офисной истории. После этого насмешки за моей спиной стали более ощутимыми, все меньше у нас выдавалось нормальных разговоров, и все больше я молчал и сторонился всей этой бригады. Чувствовалось, что они обсуждают меня, я становлюсь приятной темой для обсуждения, ну все в таком духе.
Интересно, что там был один парень, который, как мне рассказывали, съехал из кабинета, где все мы сидели, в другой, просто попросив об этом начальника. Иногда я ловил на себе его взгляд. Парень тоже был моего возраста. Сейчас я понимаю, что оттуда мне просто надо было сваливать. Но куда я мог свалить, в какой отдел, если меня и в ПТО приняли по просьбе влиятельного лица?
Вспоминая все свои работы, понимаю, что особо нигде не блистал рвением. Возможно, я впахивал в «Пятерочке», но там все было на виду — не выставил товар, его, собственно, и нет. Но на заводе я просто мотал волыну и пинал воздух, в армии в большинстве случаев тоже не особо любил ковыряться в технике, вот и здесь у меня не было большого желания вникать во все.