Андрей Капица. Колумб XX века
Шрифт:
А Андрей все шутит: «Остановка в дверях, Савельев (Борис Александрович Савельев, доктор геолого-минералогических наук, мерзлотовед, гляциолог, начальник гляциологического отряда Четвертой САЭ. — Прим. авт.) надумал поговорить о деле: о бутылках для анализов воды с разных глубин моря:
— Краснушкин, я вами недоволен, вы не подготовили бутылки…
— И закуску, — перебивает Капица».
А вот еще:
«Занимались сегодня с Андреем анализом радиограмм. Когда, во сколько, откуда отправлены. Выяснили, что мамы пишут рано утром, жены — в восемь-девять вечера».
Так встретились на ледяном континенте двое ученых. Один — все же больше географ, другой — самый настоящий,
Андрею с Игорем пришлось тогда зазимовать в Мирном, чтобы дождаться благоприятного времени для похода на полюс. Андрей тренировался бурить и взрывать, Игорь закладывал в скважины косы термометров, чтобы определить, как меняется температура сверху вниз в леднике. У друзей было достаточно времени для разговоров.
Игорь Зотиков пишет: «Обратного градиента температур (когда температура книзу понижается. — Прим. авт.) в скважине на пятидесятом километре уже нет, а на седьмом есть. Значит, это не влияние потепления климата…
День двести шестой. Вот уже шесть дней как нет связи с Большой землей. Идут какие-то гигантские магнитные бури. По ночам горят странные кроваво-красные пятна полярных сияний. Мы раньше никогда не видели красных сияний. Первый раз было даже жутковато. Казалось, что где-то горят большие города.
День двести седьмой. С утра получил задание работать все на той же „бане“. Андрей взрывами пробил траншею, и теперь мы ее закладывали сверху листами железа. Работа легкая, и к обеду ее закончили. Погода стоит прекрасная, светит солнце… ясно, ветер 10–15 метров в секунду. Но мы давно привыкли к такому.
Нигде нет такого твердого снега, как в Антарктиде. Снег здесь можно „копать“, лишь разбивая его топором или выпиливая пилой. Лопата отскакивает и только звенит. Еще ни разу не становился на лыжи, да и невозможно. Поверх этого каменного снега стоят, как ящерицы, поднявшие голову, большие и малые заструги, такие же твердые, как сам снег…
Сегодня же радио сообщило, что на солнце был самый большой взрыв за сто лет. Из-за этого на неделю нарушилась радиосвязь между Америкой и Европой…
День двести пятьдесят третий… Вечером состоялось совещание летчиков с Дралкиным (начальник Четвертой САЭ. — Прим. авт.). Волнует один вопрос. Надо срочно лететь на станцию Восток. Два месяца назад у ребят кончились мясо и папиросы. Позавчера там съели последние масло и сахар. Остались лишь ядрица и сухари, а ведь сейчас там тяжелее всего: температура минус 80–85 градусов! Лететь туда можно, когда температура поднимется хотя бы до минус 50 градусов. А когда это будет, никто не знает. В прошлых экспедициях полеты на Восток начинались в конце октября, а сейчас конец августа. К октябрю у них кончится и крупа, и, пожалуй, соляр. Летчики решили с 10 сентября начать попытки прорваться на Восток. Этот полет будет очень тяжелый и опасный, ведь он занимает без посадки одиннадцать часов».
Наконец 27 сентября Андрей вспомогательным санно-гусеничным поездом из пяти тяжелых тягачей АТ-Т отправляется на Комсомольскую. В 14 часов 30 минут московского времени в небо взлетела зеленая ракета. Из Мирного поезд потащил пятеро саней с 200 тоннами груза. Игорь теперь будет периодически прилетать к своему другу Андрею самолетами:
«День двести семьдесят восьмой… Вчера все простудились.
Снова на пути поезда сначала возникают опасные трещины, затем на сотни километров тянутся снежные заструги высотой под два метра. Добавилась и новая проблема: до станции Комсомольской пришлось заменить 220 стальных пальцев и 20 траков. Поезд шел 21 день и 19 октября прибыл на Комсомольскую.
К Южному полюсу
Вот как описал прибытие на станцию Комсомольская начальник санно-гусеничного похода к Южному полюсу Александр Гаврилович Дралкин:
«Оставленный на станции минимальный термометр 9 марта 1959 года показывал — 84°. Это был абсолютный минимум на станции Комсомольской зимой 1959-го. „Харьковчанки“ были почти полностью занесены снегом. Несмотря на тепловую изоляцию, все помещения внутри снегоходов были покрыты толстым слоем льда. В октябре на станции Комсомольская участники похода готовили снегоходы при морозах до 62°, а на снегу и до 68°. Свирепствовала сильная метель, необычная для районов, расположенных внутри материка. Не всем участникам похода удалось акклиматизироваться. Особенно это тяжело сказалось на научных сотрудниках, которые были доставлены на станцию Комсомольская из Мирного самолетом. Вскоре тяжело заболели магнитолог Н. Д. Медведев (Николай Дмитриевич Медведев, геофизик, замдиректора Института земного магнетизма АН СССР (ИЗМИРАН), изучал дрейф магнитных полюсов Земли. — Прим. авт.), младший научный сотрудник А. В. Краснушкин (Анатолий Всеволодович Краснушкин, геофизик, кандидат физико-математических наук, впоследствии ведущий научный сотрудник кафедры Рационального природопользования МГУ. — Прим. авт.). Их пришлось срочно отправить обратно в Мирный. Медведеву врачи так и не разрешили принимать участие в дальнейшем походе» [197] .
197
Дралкин А. Г. К Южному полюсу // Природа. 1960. № 9. С. 52–53.
А Игорь Зотиков тем временем продолжает:
«День триста десятый. Сегодня мы, наконец, вылетели из Мирного на Комсомольскую… Мы летели на высоте метров двести над ровной, как стол, поверхностью верхушки ледникового каравая. Это и был купол. В страшно холодном и очень сухом здешнем воздухе за самолетом от каждого из моторов тянулись сначала тонкие, а потом все разраставшиеся белые шлейфы. Летчики знали: чем больше кругов сделаешь над взлетной полосой или станцией, тем больше тумана сам себе напустишь, потому-то старались, если можно, садиться сразу, „с прямой“. Раздался удар о твердую снежную поверхность, еще удар — и машина запрыгала, останавливаясь…
Сперва только сердце забилось немножко сильнее обычного. А потом вдруг наступил момент, когда я почувствовал, будто кто-то внезапно зажал мне рот. Попытался вдохнуть изо всех сил, но воздух не шел в легкие, не накачивал кислород в кровь. В этот момент я забыл о всех советах, забыл о том, что здесь страшно холодно и резкий глубокий вдох открытым ртом может быть опасным. Бросив на полдороге мешок, который тянул, и уткнувшись лбом в холодный, шершавый от изморози фюзеляж самолета, я делал глубокие, сильные вздохи, думал, сейчас все пройдет. Но нет, не проходило. Я старался как бы вывернуть самого себя наизнанку, да так, чтобы легкие оказались снаружи. Но легкие отвечали страшным кашлем, от которого темнело в глазах и который душил еще больше…