Андрей Рублев
Шрифт:
Лукинич смотрел вслед иконописцам, пока они не скрылись в проеме Никольских ворот. Он догадывался о причине, почему Андрейка ушел из Троицы. «Может, и не надо было затеваться с девками теми? Может, и остался бы он в обители? А что лучше, иди знай!»
Глава 10
Всю зиму и весну Андрейка и Данилка мастеровали в дружине иконописцев в Стромыне. Вместе со старшими братчиками творили иконы, помогали расписывать деревянные стены в восстановленном великокняжьем Успенском соборе, сгоревшем в час Тохтамышева нашествия. Потом дружина подалась во Владимир, куда ее позвал архимандрит соборного храма Пречистой Девы Богоматери. Здесь надо было написать иконы в иконостас, поправить и обновить часть фресок, пострадавших при пожаре.
Собор был построен еще в 1161 году великим князем Суздальско–Владимирским Андреем Боголюбским, сыном Юрия Долгорукого. Был он тогда невелик, каменный, одноглавый, но внутри расписан умельцами–греками многокрасочными фресками. Простоял храм недолго. Четверть века спустя он сгорел во время страшного пожара Владимира, про который даже было упомянуто в летописи: «Все огнь взя без утеча…» Брат умершего Андрея, младший сын Долгорукого, великий князь Всеволод, по обширному своему семейству получивший прозвище Большое Гнездо, отстроил собор, вернее, создал его заново. Стены храма соорудили за пределами старых, возвели пять куполов, появились просторные приделы – боковые малые храмы. Но изначальные фрески, кое–как сохранившиеся, восстановили, а одновременно создали и новые. К 1189 году росписи, теперь уже в величественном соборе Успения Пресвятые Богородицы, были завершены. Через полвека храм был частично поновлен при сыне Всеволода, великом князе Георгии–Юрии. Но уже в следующем, 1238 году, при нашествии на Северо–Восточную Русь татаро–монгольских орд Батыя, собор ограбили и сожгли. И хотя его опять восстановили, воссоздать храм в прежнем величии так и не удалось. С тех пор уже более ста лет он стоял в запустении.
Когда великокняжьи братчики, поднявшись на высокий холм, вошли в Успенский собор, их уже ждал там архимандрит с церковным притчем. Прежде всего живописцам бросились в глаза поврежденные фрески с изображениями ангелов, пророков и святых. Некоторые сохранились, и можно было разглядеть фигуры на ярко–синем поле, золотистые нимбы–венцы над их головами, голубые, светло–зеленые, белые и красные одежды, а на откосах окон части коричневых и зеленых росписей–орнаментов из полос, завитков и линий по белому полю. На других же бывших фресках оставалась лишь зеленовато–охристая подготовка к росписям – левкас.
– Э–э–э, отче, тут весь храм по новой писать надобно, – покачал остриженной в горшок седой головой старшой дружины, Грикша. – Мне с братчиками моими сего не осилить, да и деньга большая понадобится.
– Что же ты, раб Божий, о суетном и корыстном сразу замыслился? Я, чай, позвал вас на дело богоугодное! – недовольно пробасил архимандрит.
– Да не о том я вовсе! – с досадой пожал плечами Грикша и, сунув потертый колпак под мышку, стал перечислять, загибая длинные пальцы со въевшейся у ногтей краской, что надо для восстановления икон и росписей: – Краску сотворить надобно – раз. Штукатурку–левкас – два. Иконки старые поправить – три. Новые писать – четыре. И еще много чего потребуется…
– А времени сколько понадобится, покамест емчуга примесь из штукатурки уйдет! – подал голос кто–то из иконописцев.
– Тут в один год не управишься, – добавил другой.
– В сей год левкас не изготовить, надо, чтобы зиму под морозцем постоял, – пояснил Грикша.
– Ведомо сие! – буркнул архимандрит.
– Сие, отче, дело нешутейное. А так, чтобы привести роспись кое в какой чин, мы можем. Иконки там поправить и написать, фреску возобновить, где левкас сберегся. А чтобы все – ни–ни, – затряс головой мастер.
– Бог с вами! Делайте все, что можете, Господь и я вознаградим, – сдался архимандрит.
Дружину разместили на епископском подворье, и назавтра живописцы приступили к работе. Стали творить краски, делать заготовки для икон, готовить левкас для будущих фресок.
Данилка и Андрейка впервые участвовали в изготовлении штукатурки–левкаса не для икон, а для стенных фресок каменных храмов. Большинство церквей на Руси были деревянными, там все делалось по–иному, и парням еще не приходилось знаться с этим. Вместе с другими братчиками помоложе они просеивали известь через решето в творило – большой деревянный бочонок, потом заливали ее водой и долго, тщательно перемешивали. Через пять–шесть часов известь, выстоявшись, падала на дно, а на поверхность воды всплывала емчуга – примесь в виде ледка. Вместе с водой ее сливали и заливали свежей, и так много раз изо дня в день. Андрейка, а особенно Данилка нудились, делая эту работу, они не прочь были бы принять участие в правке старинных фресок. Грикша, однако, лишь изредка дозволял им сделать тот или иной мазок, провести завиток или линию на откосах окон храма, требуя, чтобы они не отходили от сита и творила.
– Скажи, мил человек Грикша, и долго мы еще будем толочь воду в ступе? Когда уже левкас готов станет? – допытывался Данилка.
– Не торопись, коза, в лес, все волки твои будут! – усмехался в жиденькую бороденку тот. – Выгребем из творила левкас – раз, свалим в кучу – два, рогожей прикроем – три. А в зиму вымерзнет он, и выступит из него емчуга, что внутри засела. Весной же снова заливать левкас водой и сцеживать надо. И так седмиц пять–шесть, не меньше.
– Ого! Пошто ж так долго и морочно? – удивлялись парни.
– А оттого, что, ежели писать фреску по левкасу летнему, а не после зимы, беды не оберешься, – пояснил старшой. – Годов через десять, а то и двадцать емчуга снова начнет сквозь штукатурку–левкас лезть. Пойдет морок и фью, пропала фреска, ничем не поправишь.
– Вот так. Коли хочешь, чтобы роспись была надежна, века простояла, надо так творить, как сие старые умельцы делали, – добавлял Грикшин первый помощник.
Город Пречистой Богоматери Владимир был основан великим князем Киевским Владимиром Мономахом в 1108 году. Со временем, став стольным городом могущественного Владимиро–Суздальского княжества, он достиг своего расцвета при великом князе Всеволоде Большое Гнездо. Все олицетворяло значение и силу великого княжества. И сложенный из вековых огромных дубовых бревен детинец со многими башнями и воротами. И каменный, с пятью позолоченными куполами Успенский собор на высоком холме. И большой трехъярусный великокняжий дворец со светлыми чердаками и теремами, с крышами в виде высоких шатров, островерхих башен и широких бочек, крытых железными и свинцовыми листами, отделанными чешуей и решеткой. Наружные стены хором были украшены резьбой и расписаны многоцветными красками. У добротных дубовых пристаней на Клязьме–реке, покачиваясь на чистой воде, стояли ладьи, насады, струги иноземных и русских купцов. В Успенском соборе хранилась самая почитаемая на Руси икона Богоматери, сотворенная, по преданию, в первом веке от Рождества Христова самим апостолом Лукой. В двенадцатом веке византийцы подарили ее великому князю Киевскому Владимиру Мономаху, который поместил икону в Вышгороде, а оттуда в 1155 году икону перевез во Владимир великий князь Андрей Боголюбский.
Теперь и дворец, и стены детинца, и Успенский собор гляделись скучно и убого. Город много раз горел и во время татарских нашествий, и во время беспрерывных княжеских распрей и межусобиц, а порой и просто по людскому небрежению. Каждый раз он отстраивался, но уже не с прежними тщанием и любовью. С той поры, как в 1238 году в битве с ханом Батыем на реке Сити погиб великий князь Владимиро–Суздальский Георгий Всеволодович, за обладание Владимиром шла беспрестанная борьба между тверскими, московскими и нижегородскими князьями. Но с 1328 года, не считая недолгого владения Владимиром Нижегородским князем Дмитрием Константиновичем, он безраздельно принадлежал Москве.