Андромеда
Шрифт:
— Да, знаю. На бледном лице девушки горели глаза.
— Я думала только о том, как найти вас. И о моих руках. Я завязала их и пришла сюда. Я ничего не сказала часовым. Вас тут не оказалось, и я стала ждать. Что же будет теперь?
— Они восстановят ее.
— Нет!
— Ты не хочешь? — с удивлением спросил он. — А как же насчет «высшей цели» — насчет вашей высшей формы жизни? Она не ответила. Когда он завязывал бинты, ее глаза опять закрылись от боли, и Флеминг увидел, что она вся дрожит.
— Ты же совсем замерзла, — сказал он, щупая ее лоб. Он стянул с постели стеганое одеяло и набросил на нее. — Закутайся получше.
— Вы думаете, они опять ее построят?
— Конечно. — Он разыскал бутылку с виски и наполнил два стакана. — А ну-ка, выпей. От меня им помощи ждать нечего, но у них есть ты.
— Они заставят меня сделать это? — Андре отпила виски и посмотрела на него горящими, тревожными глазами.
— А
— Когда я увидела, что машина вся разбита, я так обрадовалась.
— Что? — спросил он, переставая пить.
— Я почувствовала себя свободной. Я почувствовала себя…
— Как Андромеда древних греков, когда Персей разбил ее оковы? Этого она не знала. Она отдала ему свой стакан.
— Когда машина работала, я ненавидела ее!
— Ну, нет. Это ты ненавидела нас. Она покачала головой.
— Я ненавидела машину и все, что имело к ней отношение.
— Так почему же ты?..
— Почему люди ведут себя так, а не иначе? Потому что они действуют по принуждению! Потому что связаны тем, что считают логической необходимостью, — привязаны к своей работе, или своим семьям, или своей стране. Вы думаете, эти связи определяются чувствами? Логика, которую не можешь опровергнуть, — вот крепчайшая связующая сила. Я знаю это! — Ее голос дрогнул и стал неуверенным. — Я делала то, что должна была делать, а теперь логика исчезла и я не знаю, что теперь… Я не знаю. Флеминг сел рядом с ней.
— Ты могла бы сказать об этом прежде.
— Я сказала сейчас. — Она заглянула в его глаза. — Я пришла к вам.
— Слишком поздно. — Флеминг посмотрел вниз — на вату и бинты на ее руках, думая о следах, которые оставила в ее сознании воля машины. — Ничто на свете не помешает им восстановить ее, — повторил он.
— Но для этого нужна кодированная схема машины.
— Она все еще существует.
— Неужели вы?.. Если у него и оставались какие-нибудь сомнения в ее искренности, ужас в ее голосе и глазах сразу рассеял их.
— Я не смог взломать сейф, а единственный ключ у Кводринга. Она пошарила в кармане своей куртки.
— У меня тоже есть ключ.
— Но мне сказали, что другого нет! Девушка вынула ключ, вздрагивая от боли, когда бинты задевали за клапан кармана.
— У меня был второй, но этого здесь никто не знал. — Она отдала ему ключ. — Вы можете пойти и докончить дело. Это было так просто — и так невозможно. Вещь, в которой он нуждался больше всего, была у него в руках, но проникнуть в здание, чтобы воспользоваться ею, он не мог.
— Пойти придется тебе, — сказал он. Она сжалась в комочек под одеялом, но Флеминг отбросил его и взял девушку за плечи. — Если ты действительно ненавидишь машину, если действительно хочешь стать свободной, то нужно просто пойти туда, отпереть сейф в стене и взять запись передачи — она на магнитной ленте, — бумаги с моими расчетами и перфокарты с программой. Затем поджечь и, когда они хорошенько разгорятся, бросить в огонь магнитные катушки. Этого будет достаточно. А потом быстро выбирайся наружу.
— Hе могу. Он встряхнул ее, и она слегка застонала от боли.
— Ты должна. Он сгорал от возбуждения, не переставая думать — не о последствиях для себя или для нее и не об участи их всех теперь, когда оказалось, что девушка жива, но лишь об одном, главном, неотложном.
— Ты сможешь свободно пройти мимо часовых. Вот, надень, чтобы скрыть бинты. — Он достал из ящика стола пару огромных автомобильных перчаток и принялся натягивать их ей на руки.
— Не надо… нет! — Она дернулась, когда перчатки коснулись ее повязок, но он все-таки натянул их — медленно и осторожно.
— Жечь бумаги можно прямо на полу. Я дам тебе спички.
— Не посылайте меня. Пожалуйста, не посылайте меня туда. — В ее глазах светился страх, и лицо, несмотря на выпитое виски, оставалось бледным. — Я не могу этого сделать.
— Можешь! — Флеминг сунул ей в карман спички и мягко подтолкнул к выходу. Он открыл дверь, и они увидели белую землю и черную ночь. Снег уже не падал, и ветер стих. Фонари городка всю ночь светили сквозь морозную дымку, и можно было различить очертания зданий, темных на фоне земли, с запорошенными белыми крышами. Флеминг повторил: — Ты можешь сделать это. Андре остановилась в нерешительности, и Флеминг взял ее, за локоть. Через секунду она уже шла по снегу к зданию счетной машины. Флеминг шел с ней до тех пор, пока было можно. Когда они оказались уже почти на виду у часовых, он легонько похлопал ее по плечу.
— Желаю удачи, — сказал он и неохотно повернул обратно к своему домику. Температура упала; стоял леденящий холод. Флеминг вдруг почувствовал, что дрожит, затворил дверь, подошел к окошку и, отдернув занавески, стал наблюдать за происходящим. До этого момента он не ощущал напряжения последних часов, но теперь оно обрушилось на него всесокрушающей волной усталости. Ему хотелось лечь и уснуть, а проснувшись, узнать, что все позади. Он попытался представить себе, что сейчас делает Андре, пытался обдумать возможные варианты того, что могло произойти, и наиболее вероятные результаты, однако его мысли упорно возвращались к событиям вечера, и он снова видел хрупкую светлую фигуру девушки, которая уходила от него по снегу. Согреться ему тоже не удавалось. Он включил электрический камин и налил себе еще виски. Сейчас он пожалел, что так злоупотреблял им в прошлом, — теперь оно почти не действовало на него. Мысленно Флеминг принимал различные решения относительно себя и Джуди, если все окончится благополучно. Опершись на подоконник, он ждал, вслушиваясь в никем не нарушаемую тишину ночи, и ему казалось, что время остановилось. Около трех часов снова пошел снег, но на этот раз вьюги не было, и фонари, горевшие всю ночь в различных местах городка, превратились в расплывчатые пятна света за белой завесой из падающих хлопьев. Некоторое время Флеминг не мог разобрать, действительно ли фонарь у здания счетной машины окутан дымом или это были просто снежинки. Затем он услышал звон аварийного колокола и возбужденные крики часовых. Подняв воротник пальто, он открыл окно и сразу же стал и видеть и слышать яснее. Да, это был дым. Первым его порывом было выбежать из дому, самому посмотреть, что произошло, разыскать девушку и помешать охране потушить пожар, но он сознавал свое бессилие, и ему оставалось только рассчитывать на то, что всеобщая растерянность и темнота позволят девушке спастись, а огню разгореться. Если уж на улице так много дыма, то машинный зал, вероятно, превратился в сущий ад, где ничто не уцелеет, быть может и сама Андре. Его вдруг охватили противоречивые чувства. Ведь он хотел, чтобы она погибла, ушла прочь с дороги, но все же мысль о том, чтобы послать ее на смерть, никогда не приходила ему в голову. И в то же время он хотел, чтобы она жила, почувствовал ответственность за ее судьбу. На три четверти она была существом, понятным ему, существом, обладавшим чувствами, страхами, эмоциями. Он же сам помог им возникнуть, и вот теперь, когда связь между ней и руководившим ею интеллектом порвалась, все о ней забыли и, может быть, только он один мог спасти ее, если, конечно, она уже не умерла. Вдруг завыла сирена общей тревоги, мрачно и зловеще, и ему показалось, что на территории разом вспыхнули и призрачно затанцевали за снежными хлопьями все городские огни. За воем сирены он расслышал звук запускаемых моторов, над зданием охраны вспыхнул прожектор и начал медленно обшаривать окрестности. Флеминг представил себе, как по городку несется, нарастая, волна тревоги и команд: часовой звонит в здание охраны, начальник охраны — Кводрингу, дежурный по части — патрулям службы безопасности, в пожарную команду и внешнюю охрану, Кводринг звонит Джирсу, а Джирс, в пижаме, выбравшись из постели к телефону, возможно, звонит в Лондон спящему министру и командующему округом, чтобы были приняты все запланированные меры против диверсии. Он напрягал зрение, стараясь разглядеть, что происходит за летучей завесой снега, и проклинал сирену, заглушавшую все остальные звуки. Мимо его домика с ревом и лязгом пронеслась пожарная машина, а в свете ее фар и в луче прожектора возникали силуэты бегущих людей, застегивающих на ходу пальто, и солдат с автоматами. Проехала еще одна машина, на крыше которой вращалась антенна радиолокатора. Затем огни удалились, сирена стихла — осталась лишь неразбериха звуков и скрытое за снегом движение в темноте. Через мгновение зажегся еще один сторожевой прожектор, затопив светом открытое пространство между жилыми домами и территорией, где находилось здание счетной машины; в этот свет быстро въехала еще одна машина. Это был открытый джип, и Флеминг отчетливо различил Кводринга, сидевшего рядом с водителем и что-то кричавшего в радиотелефон. К джипу бросилась какая-то фигура, и Флемингу показалось, что это Андре. Потом он узнал Джуди: ее темные волосы были растрепаны, пальто кое-как наброшено на плечи. Джип остановился, и Кводринг что-то коротко бросил ей, а затем джип снова рванул вперед, а Джуди побежала к домику Флеминга. Она без стука ворвалась в комнату и несколько секунд обводила безумным взглядом все вокруг, пока не увидела его.
— Что случилось? — задыхаясь, выпалила она. Флеминг не оборачиваясь сказал:
— Она сделала это, Андре. Это горят записи.
— Андре?! — Ничего не понимая, Джуди подошла к нему. — Но она же умерла. Времени для длинных объяснений не было, и Флеминг в двух словах рассказал ей, что произошло, пока она неподвижно стояла рядом, глядя в окно.
— Я думала, это ты, — сказала она, осознав лишь часть того, что он ей говорил. — Все равно, слава богу, что это не так.
— Что сказал Кводринг? — спросил он.