Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя

Синицин Игорь Елисеевич

Я успел вернуться в кабинет Андропова до того, как туда вошел кто-то из зампредов, вызванный им.

— Что тебе? — довольно неласково сказал он мне.

Я положил перед ним на стол его голосование по Любимову.

— Ну и что? — спросил опять-таки неласково Юрий Владимирович. — Я разве не могу быть против?

— Нет, по этому режиссеру не можете! — твердо ответил я шефу.

— Он может нравиться тебе, а я не в восторге от его деятельности в целом, — заявил Юрий Владимирович, продолжая настаивать на своем. — Я считаю, что он в некоторых постановках сильно перехлестывает в плане критики…

Незадолго до этого разговора я как раз видел в Театре на Таганке спектакль «Деревянные кони»

по Федору Абрамову. Постановка и игра артистов просто потрясли меня. С горячностью я стал настаивать на изменении голосования в пользу Любимова. Юрий Владимирович упирался, может быть, это был его своеобразный способ проверки взглядов и мнений своих сотрудников.

Но я быстро сломил его сопротивление уже не художественным, а чисто политическим аргументом.

— Юрий Владимирович! — сказал я ему. — Не нравится вам Любимов — и дело ваше… Но подумайте о том, что через полчаса результаты вашего голосования лягут на стол Черненко. Еще через полчаса о вашем «Против!» будет знать Демичев. Уж он-то постарается обидеть Любимова по полной программе от вашего имени и тут же растрезвонит через своих клевретов об этом по всей Москве. Станут говорить, что «добрые» Черненко и Демичев представили Любимова к высокой награде, а «злой» Андропов продемонстрировал свое негативное к Любимову отношение… Нужна ли вам такая «реклама»?

Кажется, я попал в точку. Юрий Владимирович считал Демичева туповатым чиновником и малокультурным деятелем для такого поста, как министр культуры. Он подумал минуту, а потом сказал в адрес Любимова: «А режиссер он все-таки хороший…» Я обрадовался, когда Юрий Владимирович наконец стал густо зачеркивать той же ручкой, которой написал «Против!», это слово и свою подпись, чтобы никакого первичного мнения его на листе голосования не было видно. Затем заново красным остро отточенным карандашом твердо поставил «За!», расписался и отдал мне бумагу. Я испытал большое удовольствие от этой маленькой победы над Юрием Владимировичем.

К числу тайных человеческих страстей Юрия Владимировича относилось коллекционирование. Он собирал револьверы и пистолеты, притом не современные, а старых образцов начала XX века. Однажды Женя Калгин показал мне великолепный длинноствольный и никелированный револьвер «кольт», принадлежавший Юрию Владимировичу. Женя возвращал его хозяину из починки.

Многие генералы в КГБ, как мальчишки, любили ручное огнестрельное оружие, но далеко не все получали разрешение или осмеливались его коллекционировать. Одним из самых заядлых собирателей пистолетов и револьверов был бывший начальником ПГУ до Федора Мортина Александр Михайлович Сахаровский. В мое время на Лубянке он оставался в должности консультанта председателя КГБ и имел кабинет на этаже, занимаемом в старом здании 1-м Главным управлением.

Александр Михайлович был самым долгим по времени работы начальником внешней разведки. Он руководил ею пятнадцать лет — с 1956 по 1971 год. Сахаровский был весьма опытным, строгим и умным шефом спецслужбы. Авторитет его в ПГУ стоял на чрезвычайно высоком уровне, особенно по сравнению с Мортиным и Крючковым. Но он не был чистым политиком, как Юрий Владимирович или Крючков. Сахаровский оставался профессионалом и не замеченным в интригах аппаратных кругов работягой. Я иногда навещал его и раскрыв рот слушал его рассказы, рассматривал холодные вороненые и никелированные стволы, которые он доставал из сейфа и показывал гостю. Ко мне он относился очень хорошо, поскольку мой отец проработал под его началом все пятнадцать лет и был с ним довольно близок.

Когда Александр Михайлович окончательно покидал службу из-за плохого состояния здоровья, он пригласил к себе своих друзей — любителей оружия и раздаривал им экспонаты из своей коллекции. К сожалению, я не воспользовался

его предложением и не получил ни одного пистолета из его сейфа. Я не был «под крышей» Лубянки военнослужащим. И хотя в моем удостоверении личности стояла стандартная фраза — «имеет право на хранение и ношение огнестрельного оружия» — и мне при поступлении на работу к Юрию Владимировичу был выдан табельный пистолет «макаров», я не хотел рисковать и приобретать себе дополнительные хлопоты при оформлении регистраций и разрешений на нарезное оружие. Я не знал, как к этому отнесется Юрий Владимирович. Даже свой новенький «макаров» я сдал, переходя на работу в АПН.

Еще одной чертой характера Андропова как человека была любовь к спорту. Юрий Владимирович был страстным болельщиком футбольной и хоккейной команд «Динамо». Он не пропускал ни одной телевизионной трансляции матчей динамовцев, но редко мог выезжать, как это делал Брежнев, на стадион или в Ледовый дворец. Андропов не только болел за «Динамо», но он много помогал ведомственному спортивному обществу в целом, футболистам и хоккеистам в особенности. Председатель КГБ находил время для того, чтобы встречаться и основательно беседовать о спорте с генералом Богдановым, председателем Центрального совета общества «Динамо». Он выспрашивал его о нуждах спортсменов, молодых и старых, стремился сделать физическую культуру важной составной частью жизни всех работников спецслужб. Он даже нарушал ради спортсменов «Динамо» свой священный принцип абсолютного неиспользования служебного положения в посторонних целях.

Во всяком случае, Евгений Иванович Чазов рассказывал, как однажды в беседе с Андроповым он поведал ему о новых методах стимуляции функций организма, в том числе и центральной нервной системы. Эти методы, о которых говорил Чазов, не были тогда отнесены к классу допинговых и вполне могли применяться в арсенале спортивных врачей.

Я думаю, что Евгений Иванович интересовался этими методами, имея в виду новые подходы к лечению недомоганий Брежнева. Но Андропов подумал о них и с точки зрения помощи своему спортивному обществу. То ли в шутку, то ли всерьез он сказал Чазову: «Посвятили бы вы во все эти тонкости руководство „Динамо“… Может быть, играть стали бы лучше… — а потом добавил: — Думаю, даже при этом они ЦСКА не обыграют!..»

Свою идею о такой оригинальной помощи командам «Динамо» в разных видах спорта Юрий Владимирович на ветер не бросил. Вскоре к Чазову, в его 4-е Главное управление при Минздраве СССР, прибыли руководящие силы «Динамо», в составе которых были и тренеры, и спортивные врачи. Евгений Иванович прочитал им лекции о скрытых возможностях организма человека, дал ряд средств, не числящихся еще в разряде допинговых. Теперь, как и тогда, наблюдая за хоккейными и футбольными баталиями с участием команды «Динамо», болея за то, как отвратительно они играют, я не могу сказать, что вмешательство Андропова помогло спортивному обществу серьезно улучшить свои показатели во всех спортивных дисциплинах.

К числу человеческих качеств Юрия Владимировича необходимо отнести и абсолютную, кристальную честность. Он никогда не занимался «обустройством» жизни своей или своих детей за счет государства, как это делали другие члены политбюро. Сначала член политбюро и министр культуры Фурцева построила за казенный счет дачу для своей дочери в поселке советских «новых аристократов» на Рублевском шоссе. Ее за это критиковали в ЦК, и такое «хозяйственное самообеспечение» способствовало ее падению с высокого поста. В 70-х годах партийный секретарь Москвы, член политбюро Гришин построил для двоих своих детей по коттеджу на территории общественного парка, который огородили затем как их личную собственность, в дачном поселке на станции 43-й километр Ярославской железной дороги.