Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя
Шрифт:
Но журналистская жилка, видимо, искала выхода из серятины и скуки партийных документов. В своем распорядке дня я сократил время обработки документов политбюро для Юрия Владимировича на два часа и занимался ими только до девятнадцати часов, то есть до той поры, пока не кончался ежедневный забег в мой кабинет фельдъегерей с большими красными конвертами. После этого и до утра уже не надо было давать на стол Юрия Владимировича срочные материалы из ЦК, но присутствовать на рабочем месте следовало, ибо в любую минуту мог прозвучать звонок от председателя по домофону и его запрос по какой-либо проблеме или просьба принести определенный документ политбюро из числа хранившихся в моем сейфе.
И вот в относительно свободные два-три часа, остававшиеся после семи, а также по субботам и воскресеньям до отъезда Юрия Владимировича на дачу я стал почитывать старый учебник Звонарева по истории и методам работы царской разведки, переводные
Под влиянием книг Звонарева, австрийского контрразведчика Урбанского, преемника Редля на посту шефа Эвиденцбюро в Вене, российского разведчика графа Игнатьева, мемуаров генерала Самойло сам собой вызрел замысел повестушки об офицере российского генерального штаба, действовавшем в канун Первой мировой войны в германоязычных странах. К тому же я сделал маленькое открытие, которое показывало, насколько глубоко русская разведывательная сеть проникла в высшие военные структуры дунайской монархии. В «Красном архиве» я нашел подтверждение тому, что в Вене и после «самоубийства» полковника Редля действовал внутри генерального штаба австро-венгерской императорской и королевской армии еще более высокопоставленный русский шпион. Почему-то это открытие до сих пор игнорируют многочисленные историки российской разведки, в изрядном количестве появившиеся теперь на поверхности нашей открытой для общественности историко-публицистической литературы. А ведь соответствующие документы опубликованы в 20-х годах на страницах периодического издания «Красный архив». Теперь оно полностью открыто для читателей, как и «Архив русской революции» в 22 томах, издававшийся в 20-х годах в Берлине российским общественным деятелем Гессеном, успевшим эмигрировать сразу после 1918 года из Петрограда. В оперативной библиотеке КГБ были многие тома этой серии. Я смог их изучить. В других московских книгохранилищах книги Гессена давно, с 20-х годов, считались секретными и не выдавались даже аспирантам и кандидатам наук.
Говоря о российской разведке начала XX века на австро-венгерском направлении, современные авторы все мусолят имя несчастного Альфреда Редля, якобы покончившего с собой выстрелом в голову из маленького пистолета. О том, так ли это или нет, существует много версий. Одна из них говорит о том, что полковника Редля застрелили его бывшие коллеги из Эвиденцбюро, чтобы не доводить дело до суда, на котором могли вскрыться компрометирующие материалы на верхушку офицерского корпуса дунайской монархии. Но никто из историков царской, советской и российской разведок не упоминает об австрийском документе, пришедшем в здание генштаба на Дворцовой площади Петербурга спустя две недели после «самоубийства» полковника Редля в Вене. В этом документе еще более высокопоставленный агент России в австро-венгерской столице, явно из высших военных кругов, подробно сообщает о расследовании «дела Редля». Он доносит в Петербург о совещании в Вене с участием германских генералов, где происходила настоящая свара между союзниками по поводу вредоносности русских шпионов. Генштабисты Германии грубо ругали своих австрийских коллег за допущенные проколы. Какого же служебного уровня должен был быть этот русский агент, если он мог лично участвовать в столь секретном совещании и знать все о расследовании крупнейшего шпионского скандала накануне Первой мировой войны?
Все накопленные знания требовали выхода, и я стал делать наброски повести о приключениях персонажа, которого мы сконструировали из разных разведчиков того времени вместе с моей женой Вероникой, полковника Соколова. Были яркие прообразы этого героя, например реально существовавший полковник, а затем и генерал царской армии А. А. Самойло.
Появлению относительно свободного времени для писания повести способствовало и то, что с начала 1977 года у Юрия Владимировича стало ухудшаться здоровье. Он чаще стал уезжать на неделю-другую в Центральную клиническую больницу в Кунцеве для так называемой профилактики. В такое время у меня было еще меньше дел, чем обычно. Я позволял себе тогда отдыхать в субботу и воскресенье. Но в свободные дни складывалась парадоксальная ситуация. Организм, видимо, так привык к высокому темпу работы, что в безделье я начинал себя плохо чувствовать физически. Поднималось кровяное давление, начинало барахлить сердце. Однако если
В 90-х годах, когда я работал в Берлине, мне посчастливилось познакомиться с талантливой австрийской писательницей, историком, переводчицей и очень обаятельной и красивой женщиной Элизабет Хереш. Некоторые ее книги изданы в России 90-х годов. Когда она в Вене прочитала все три романа трилогии о царском полковнике Соколове, то позвонила мне в Берлин и все удивлялась, как же так нам с женой удалось миновать при нашем авторском настрое красный большевистский фильтр цензуры ИМЭЛ. Я уж не стал ей говорить о том, что издательство воспользовалось моим служебным положением и не стало давать в идеологическую цензуру книгу, одним из авторов которой был помощник члена политбюро. Видимо, правы были те генералы КГБ из спецбуфета, которые уловили душок крамолы в произведении «безответственного писаки»…
Между тем писалось нам быстро. Когда набросков накопилось листов на шестнадцать издательских, я отдал черновик нашему большому другу, профессору русской истории Анатолию Филипповичу Смирнову, с просьбой прочитать и высказать его мнение. А недели через две после встречи с Анатолием, пока «пан профессор», как его звали друзья, любившие смотреть по телевидению юмористическую передачу «Кабачок „Тринадцать стульев“», где одним из персонажей выступал ученый-обществовед, внешне похожий на нашего друга, еще не отдал назад мою рукопись, раздался звонок из издательства «Молодая гвардия». Директор Валерий Ганичев сообщил мне, что профессор Смирнов, член редакционного совета издательства и многолетний рецензент рукописей на исторические темы, рекомендовал, не сказав ничего автору, мою книгу для издания. Директор спрашивал согласие на публикацию, заявил, что по жанру и объему рукопись тянет не на повесть, а на историко-детективный роман, и просил приехать заключить договор. Для меня это была приятная неожиданность, но я позвонил Толе и выбранил его за то, что он не поставил меня в известность о своей инициативе.
Не скрою, я немного побаивался реакции Юрия Владимировича на мое несанкционированное творчество. Было ясно, что Юрий Сергеевич Плеханов, шеф «прослушки», наверняка засек телефонные разговоры на эту тему мои и «пана профессора», а также директора издательства, доложив обо всем Андропову. Может быть, и копия моей рукописи уже побывала на столе у шефа, но он ни словом не дал мне понять об этом. Андропов был хитер и в волчьем окружении соперников постоянно контролировал не только их, но и своих сотрудников, проверяя их дела и связи. Если бы книга ему не понравилась, он запросто мог одним словом или намеком остановить ее издание. Но роман «Негромкий выстрел» был напечатан сначала тиражом 200 тысяч экземпляров, а вскоре вышло еще 150 тысяч…
Распорядок дня Андропова был насыщенный, но однообразный. К девяти часам утра его тяжелый ЗИЛ-114 пересекал площадь Дзержинского и вставал у первого подъезда. Эта машина, как и все ЗИЛы, была штучной работы и весьма комфортна внутри. Такой автомобиль полагался только членам политбюро. Как правило, он не был бронирован. Кандидатам в члены политбюро гараж особого назначения подавал укороченный вариант ЗИЛа. Секретари ЦК КПСС — не члены ПБ, а также заведующие отделами ЦК КПСС, министры СССР — имели право на «чайку». Эта автомобильная иерархия строго соблюдалась. Машины членов политбюро были очень высокого качества. На моей памяти лишь однажды ЗИЛ Андропова испортился, как всегда, в самый неподходящий момент.
Случилось это в тот вечер, когда рядом с Кремлем загорелась гостиница «Россия». Я стал невольным свидетелем этого события, поскольку около восьми вечера приехал туда в гости к своему другу и однокашнику по АОН Рамизу Ахметову. Он работал в ЦК Компартии Азербайджана и приехал в Москву по партийным делам. Когда я поднялся в номер к Рамизу, то почувствовал сильный запах дыма. Мы даже не стали начинать бутылку коньяку, а, забрав документы и маленький чемоданчик, спустились по лестнице с десятого этажа на улицу. В коридорах дым уже заметно стелился по полу. Мы не стали ждать лифта, чтобы не задохнуться потом в лифтовой шахте, которая могла стать дымовой трубой.