Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя

Синицин Игорь Елисеевич

После того как Андропов в 1967 году был назначен председателем КГБ, он произвел на основе информации, имевшейся как во внешних, так и во внутренних подразделениях этой мощной организации, оценку всех направлений внешней политики СССР. Один из выводов, который он сделал, заключался в том, что советскому руководству следует быстро, в течение года-двух, добиться установления совершенно новых отношений с Бонном. Это должен быть прямой, доверительный и честный канал к самому политическому «верху» в Западной Германии. Но такие конфиденциальные отношения между высшими руководителями двух стран необходимо было осуществлять в обход всех внешнеполитических ведомств и аппарата ЦК КПСС, которые были консервативны и малоподвижны, заражены германофобией.

Вторым условием организации такого канала было то, что немцы не должны были воспринимать его как желание вбить клин между ними и Америкой. Андропов

понимал, что Бонн, разумеется, проинформирует Вашингтон, где без особого удовольствия будут воспринимать прямой контакт между руководством Советского Союза и ФРГ. В то же время нормальное функционирование такого канала должно показать и немцам, и американцам искреннее желание Москвы смягчить обстановку в мире после эскапад Хрущева, стучащего ботинком в ООН, и его угрозы развязать ядерную войну в случае попыток изгнать СССР с Кубы и раздавить Остров свободы в Западном полушарии.

Юрий Владимирович поручил эту деликатную миссию одному из самых талантливых людей в КГБ, с которым я познакомился, когда пришел работать на Лубянку. Это был относительно молодой генерал Вячеслав Ервандович Кеворков. Он работал в конце 60-х годов, когда начал везти этот тяжелый и небезопасный воз, во 2-м Главном управлении, занимавшемся не внешней разведкой, как, казалось бы, более приспособленной для международных операций, а внутренними, контрразведывательными делами. Молодой армейский офицер, получивший блестящее образование в знаменитом тогда ВИИЯ — Военном институте иностранных языков, Кеворков пришел в КГБ, когда Хрущев громил эту организацию и очищал ее от воспитанников Берии и Абакумова.

Кеворков был также одаренным журналистом и часто выступал в советской прессе в силу своего служебного положения под псевдонимом. Он был дружен со многими московскими «акулами пера», его часто можно было встретить в пивном баре или ресторане профессионального клуба московских работников печати — Доме журналистов на Гоголевском бульваре у Арбатской площади. В ресторане Домжура, как любовно называли его московские писаки, была одна из самых лучших кухонь Москвы 60-х и 70-х годов, над которой надзирал знаменитый мэтр по прозвищу Борода, поскольку он носил окладистую черную бородищу. Мэтра в 50-х годах переманили из ресторана Дома актера на Пушкинской площади, где Борода ставил кухню под руководством и при личном участии видного советского разведчика генерал-лейтенанта графа Алексея Алексеевича Игнатьева. Граф Игнатьев был военным атташе императора Николая II в Скандинавии, а затем в Париже. Известный гурман и кавалерист, граф встретил российскую Февральскую революцию 1917 года в Париже, за заслуги получил от Временного правительства звание генерал-майора. Когда совершился Октябрьский переворот, генерал граф Игнатьев не ушел в стан белогвардейцев, а остался верен своей стране. Он сохранил огромную кассу, которая принадлежала еще царскому правительству, не позволил ее растащить на мелкие авантюры белоэмигрантских организаций. Он жил со своей женой-балериной в предместье Парижа в маленьком собственном домике, разводил в подвале плантацию шампиньонов, регулярно поставлял их на знаменитый парижский рынок «Чрево Парижа» и кормился лишь плодами собственного труда. Алексей Алексеевич еще перед Второй мировой войной официально сдал без единого франка недостачи казенный денежный ящик посольству СССР во Франции. В 30-х годах XX века он выполнял некоторые деликатные поручения советской резидентуры во Франции.

Когда он обратился с просьбой о получении советского гражданства, то получил его в числе первых эмигрантов из России. Его честь, патриотизм и профессиональные деловые качества очень высоко оценил Сталин. По возвращении на Родину граф Игнатьев был произведен в звание генерал-лейтенанта советской армии. Сталин тогда носился с идеей привить высшую аристократическую и профессиональную культуру хотя бы молодым поколениям советских офицеров. С этой целью и были созданы суворовские и нахимовские училища, куда особенно охотно принимали детей и внуков офицеров.

Генерал-лейтенант граф А. А. Игнатьев был назначен лично Сталиным начальником Управления военно-учебных заведений Министерства обороны СССР, которое руководило всеми этими, а также средними и высшими учебными заведениями советской армии. Начальник управления, в свое время окончивший Пажеский корпус в Петербурге первым среди выпускников своего года и служивший затем в гвардейском кавалергардском полку, несшем службу в дворцовых покоях русских царей, собственноручно вписывал многие забытые предметы в программы обучения суворовцев, нахимовцев, кадетов и курсантов военных училищ. Это были бальные танцы и основы этикета, верховая езда и фехтование, иностранные языки…

Я полагаю,

что Вячеслав Кеворков постигал военно-дипломатические науки как раз в те блестящие годы советского офицерского образования. Слава свободно и в нюансах знал немецкий язык. Среди его знакомых были как советские журналисты-международники, так и корреспонденты западногерманских газет и журналов в Москве. Именно поэтому выбор Андропова пал на Кеворкова. Поскольку устройство тайного канала не позволяло генералу часто выезжать одному в Западную Германию, где его появление могло привлечь к нему нежелательное внимание прессы и многочисленных разведок, Кеворков взял себе в партнеры известного московского журналиста Валерия Леднева. В некоторых случаях специальный корреспондент газеты «Советская культура», а затем «Литературной газеты» Леднев, часто бывавший по журналистским делам в командировках в Западной Германии, служил Кеворкову в ФРГ и Западном Берлине прикрытием от чужих любопытных глаз. Леднев не был сотрудником КГБ, но Андропов разрешил его участие в тайном канале под ответственность Кеворкова.

Я не буду излагать ход этой блестящей длительной операции, продолжавшейся до 1982 года, когда Андропов перешел из КГБ в ЦК КПСС. Отмечу главное в ней — эта неформальная секретная связь между руководителями в Москве и Бонне, возможно, сказалась на истории всего XX века, поскольку весьма ускорила позитивные процессы в Европе, приведшие к некоторому примирению между Россией и Германией, нормализации отношений между Западом и Востоком. Обо всей этой истории генерал Кеворков издал в Москве в 1997 году интересную и с большим юмором написанную книгу под названием «Тайный канал». В ней он рассказывает, как советскому руководству удалось выйти через него на контакты с канцлером ФРГ Вилли Брандтом. Вилли Брандт и руководство социал-либеральной правящей коалиции в Западной Германии поручили всю конкретную работу по организации тайных связей с Москвой одному из самых ярких политиков международной социал-демократии Эгону Бару, бывшему в те времена статс-секретарем ведомства федерального канцлера.

Не конкурируя с Вячеславом в описании психологических, политических, детективных и иных деталей секретных переговоров между Москвой и Бонном, хотел бы только дополнить его книгу некоторыми акцентами и фактами, о которых автор поведал весьма глухо в силу тех или иных причин.

Кеворков отмечает, что Андропову недолго пришлось убеждать Брежнева, а через него и премьера Косыгина в целесообразности такого канала. Справедливости ради следует сказать, что министр иностранных дел Громыко долго сопротивлялся осуществлению этой инициативы Андропова и требовал у Брежнева, чтобы все контакты с немцами велись только через официальных дипломатических представителей МИДа. Но Андропов был лучше, чем Громыко, осведомлен, видимо от Куусинена, об истории тайной дипломатии Советской России с Германией с 1917 года. Во всяком случае, именно в архивах его ведомства хранились секретные документы о Рапалльском договоре, о тайных связях с Веймарской республикой в период послевоенной изоляции Германии в Европе, о военном сотрудничестве рейхсвера с Красной армией в 30-х годах, когда немцы, которым запрещалось любое перевооружение по Версальскому мирному договору, строили танки и боевые самолеты и испытывали их в СССР, работали над боевыми отравляющими веществами в содружестве с советскими химиками. Наверное, еще много и других тайн скрывается в этих архивах, включая и те, как НКВД выдавал гестапо немецких социал-демократов и коммунистов, бежавших в СССР от гитлеровской тирании…

Громыко долго пытался «перетащить германское одеяло» на себя, но тайный канал через Кеворкова и Андропова уже бесперебойно и успешно заработал. Брежневу это очень понравилось. Генсек и председатель КГБ действовали слаженно, министру иностранных дел пришлось присоединиться к мнению вождя и не подрывать усилий Андропова. Когда главное дело было завершено, документы в Москве, при участии Эгона Бара, и в Западном Берлине по инструкциям Брежнева и Андропова, с участием Кеворкова, были подготовлены, согласованы и подписаны, Громыко все не унимался. Он не оставлял попыток пристроить к этому тайному каналу своего информатора — дипломата-германиста Валентина Фалина. Амбициозный Фалин и сам все время старался проникнуть в секретные игры Кеворкова под руководством Андропова и как следствие к уху генерального секретаря. Но Юрий Владимирович почему-то терпеть не мог этого самовлюбленного карьериста. Даже когда умный Фалин в 70-х годах стал послом СССР в ФРГ и засыпал МИД довольно занятными шифротелеграммами в расчете на то, что Громыко будет давать их «по высшей разметке» читать только Брежневу, Андропов отнюдь не закрыл тайный канал связи с руководителями Западной Германии, а продолжал пользоваться услугами Кеворкова.