Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя
Шрифт:
Особенно информированным был, на мой взгляд, представитель КГБ в Варшаве генерал-лейтенант Виталий Григорьевич Павлов. Впервые автотуристом я приехал в Польшу осенью 1974 года. Тогда послом в Варшаве был бывший секретарь ЦК КП Белоруссии С. А. Пилатович, которого по каким-то причинам Петр Машеров, глава партийной организации этой республики, граничащей с Польшей, не захотел больше видеть в Минске. Пилатовичу дали «синекуру» в Польше. В Москве я почти каждый день читал его шифротелеграммы, поступавшие сначала в МИД СССР, а затем размечавшиеся Брежневу, Суслову и Андропову. Они были полны оптимизма по поводу положения в стране и восторга перед мудростью первого секретаря ЦК ПОРП Эдварда Герека. Пилатович изредка встречался с Гереком и двумя-тремя другими польскими руководителями, принадлежавшими к кругу друзей Герека. Затем то благостное, чем польский руководитель хотел успокоить Москву, Пилатович излагал в
Виталий Григорьевич Павлов, прибывший в Варшаву в 1973 году, как старый профессионал разведки, критическим глазом посмотрел на ситуацию в Польше, сблизился с польскими авторитетными деятелями, не разделявшими оптимизма Герека по поводу внутреннего положения в ПНР. В 1974–1978 годах, когда я каждое лето или осень гостил по нескольку дней проездом в Варшаве, Павлов рассказывал мне много интересного из того, что не получало никакого отражения в шифровках послов из Варшавы.
Многих аспектов польских кризисных явлений 70-х и 80-х годов удалось бы избежать, если б Москва не держалась столь упорно слишком оптимистических оценок посла Пилатовича. Брежнев и Андропов настолько верили в стабильность и хорошее экономическое положение в ПНР, что несколько лет практически не обращали внимания на тревожные сигналы представителя КГБ в Варшаве. Особенно вредную роль сыграл начальник разведки Крючков, который по должности да еще пережив рядом с Юрием Владимировичем два острейших кризиса в соцстранах — в Венгрии 1956 года и Чехословакии 1968 года — оказался не способен со всем аппаратом ПГУ увидеть, как накаляется обстановка в Польше. Целых три года центр политической разведки — до 1975 года — не хотел верить тревожным шифровкам и докладам генерала Павлова, убаюканный сообщениями предыдущего представителя КГБ в ПНР генерала Якова Скоморохина. А главное, как бывший партийный функционер, Владимир Александрович боялся усомниться в постоянной восторженной информации о Гереке, идущей из Варшавы от совпосла. Тем более эти сказки Пилатовича убаюкивали Брежнева и Андропова. Более того, с подачи Крючкова Юрий Владимирович однажды в резкой форме сделал публичный, хотя и в узком кругу, выговор генералу Павлову. Во время совещания о положении в Польше, на котором Виталий Григорьевич сделал в своем докладе негативные выводы об Эдварде Гереке и развитии социального кризиса в ПНР, председатель КГБ возмущенно заявил своему представителю в Варшаве: «Эдварда Герека не трогайте! Мы знаем его как хорошего коммуниста, и не смейте его критиковать!»
Примерно так же отвечал мне Юрий Владимирович, когда я по возвращении из отпускных туров через Варшаву, находясь еще под впечатлением откровенных бесед с представителем КГБ, рассказывал Андропову о впечатлениях от поездок и бесед с интересными людьми.
Лишь к 1976 году, когда герековское руководство чуть не довело поляков, польский рабочий класс, весьма организованный и боевой, до вооруженного восстания из-за повышения цен на продукты питания, и особенно на мясо, Крючков и Андропов стали реагировать на острые телеграммы и информационные письма генерала Павлова.
Но нет худа без добра. После того как авторитет Виталия Григорьевича поднялся на недосягаемую высоту, Павлову, по сути дела, было предложено наладить тайный канал связи Брежнева и Андропова с генералом Войцехом Ярузельским и секретарем ЦК ПОРП Станиславом Каней. С подачи генерала Павлова Андропов решил опереться именно на этих, патриотически настроенных двух руководящих поляков. Они выделились в его глазах потому, что именно эти двое по-человечески дружили с Виталием Григорьевичем и всегда занимали принципиальную позицию во внутрипартийных и государственных делах ПНР. Трехлетний опыт отношений Павлова с Ярузельским и Каней показывал, что Ярузельский, как более сильный по характеру человек, и Каня — опытный лидер ПОРП — сумеют преодолеть кризисы, которые начинали сотрясать Польшу.
Виталий Григорьевич к этому времени, 1976 году, близко и по-дружески сошелся с Войцехом Ярузельским. Они даже встречались семьями на загородных виллах. Супруга генерала Павлова, Клавдия Ивановна, была не только дамой приятной во всех отношениях, которая, будучи женой разведчика, прошла «стажировку» в великосветских салонах Канады, Америки и Европы. Она была исключительно умной, тонкой, обаятельной и милой женщиной, весьма начитанной и знавшей тонкости советской, польской и мировой литературы, удивительно вкусно готовила и не могла не понравиться чопорному генералу и его супруге.
Однако упрямый и
Ярузельский прекрасно знал заранее от Андропова, что никакого вторжения Советской армии в ПНР не готовится и не будет. Но генерал поддерживал и даже нагнетал эти слухи вместе со своим предшественником на посту первого секретаря ЦК ПОРП Станиславом Каней. Эта версия была чрезвычайно выгодна самому генералу Ярузельскому, уже задолго до 1981 года вынашивавшему идею о введении в стране чрезвычайного положения и взятии власти подчиненной ему армией. Слухи о скором вводе в ПНР подразделений союзников по Варшавскому договору для предотвращения кризиса, чреватого сильнейшим общественным взрывом, как бы оправдывали необходимость введения самим польским правительством чрезвычайного положения, чтобы не подвергнуться, согласно «доктрине Брежнева», оккупации, как ЧССР в 1968 году. Но подчеркну еще раз, что Андропов, Брежнев и министр обороны Устинов неоднократно заверяли Каню и Ярузельского в том, что СССР ни в коем случае не пойдет на военное вторжение в ПНР. Более того, в самый канун введения Ярузельским 12 декабря 1981 года военного положения в Польше генерал Ярузельский разговаривал по телефону со вторым человеком в КПСС Михаилом Сусловым, а другой член политбюро ЦК ПОРП, близкий к генералу, с Андроповым. При этом, как засвидетельствовал Виталий Павлов, собеседник председателя КГБ задал свой вопрос с ведома первого секретаря ЦК ПОРП: готов ли будет Советский Союз, помимо экономической и финансовой помощи, в случае если после введения военного положения поляки не смогут сами справиться с ситуацией, ввести свои вооруженные контингенты?
Юрий Владимирович однозначно и твердо ответил отрицательно.
— Вы, — сказал Андропов, — в этом отношении должны рассчитывать только на свои силы.
Оба советских собеседника поляков откровенно сообщили им, что Москве достаточно одного Афганистана…
О своей работе в ПНР В. Г. Павлов издал в 1998 году обстоятельную книгу «Руководители Польши глазами разведчика». Я нашел в ней многое из того, о чем мы вели беседы с ним в 1974–1978 годах в Варшаве. Позже, в 1979–1986 годах, когда я работал в агентстве печати «Новости» политическим обозревателем, то ежегодно, один или два раза в год, мне приходилось выезжать в Польшу по журналистским делам. Это были командировки в Гданьск, где только начинала формироваться «Солидарность», в Варшаву, когда генерал Ярузельский вводил в стране военное положение, на различные журналистские симпозиумы и встречи. Каждый раз я поражался точности прогнозов и оценок генерала Павлова, его способности на много лет вперед предвидеть развитие событий.
Кстати, мне удалось познакомиться на одном таком международном журналистском семинаре с тогдашним главным редактором популярного польского еженедельника «Политика» Мечиславом Раковским. Раковский был выдающимся публицистом и политиком. И генерал Павлов, и представитель АПН в Варшаве, талантливый журналист, пришедший в агентство из «Известий», Олег Строганов, близко знакомый с Раковским и высоко его ценивший, придерживались одинакового мнения о главном редакторе «Политики». Оба считали, что Мечислав Раковский оказывает сильное влияние на генерала Ярузельского. Он якобы был первым поляком, который подкинул генералу задолго до 1981 года идею с вводом в стране военного положения. В Москве Раковского считали злым гением Ярузельского. Крючков и советские лидеры, в том числе и Горбачев, опасались его склонности к социал-демократизму. Мне лично эти его взгляды весьма импонировали, поскольку свою докторскую диссертацию, защищенную им в 1957 году, Раковский посвятил, как и я спустя пятнадцать лет свою, социал-демократии, только западногерманской.
Олег также с большим уважением относился к Мечиславу Раковскому. Раковский не только стремился анализировать и описывать политику в своей газете, но и делал ее, имея большое влияние в руководстве ПОРП.
С помощью генерала Ярузельского, первого секретаря ЦК ПОРП, Мечислав Раковский был избран в 1986 году, то есть тогда, когда у власти в СССР стоял Горбачев и талдычил о перестройке, в состав польского политбюро. Затем он стал и секретарем ЦК, а в 1989 году, к сожалению на весьма короткое время, Раковский избирался даже и первым секретарем Польской объединенной рабочей партии.