Анекдот о вечной любви
Шрифт:
Разговор с загадочным собеседником, судя по всему, был окончен. Я слышала, как Геннадий Петрович ходит по кухне: вот он налил воду прямо из-под крана, потом присел на раскладушку. Под его весом она жалобно пискнула. Сыщику это не понравилось.
— Черт! — негромко выругался он. — Рухлядь какая…
Я обиделась. Какая ж это рухлядь? Ей всего-то около пяти лет! Между прочим, мой папка, когда меня навещает, остается очень ею доволен. Да и Колька Зотов никаких замечаний в адрес раскладушки не высказывал.
Впрочем, это обеспокоило меня меньше всего. Как-то не понравился мне разговор Геннадия Петровича! Не понравился, и все тут! Особенно насторожила фраза о подсказках. Можно допустить, конечно, что Геннадий Петрович, глава детективного агентства, воспитывает своих подчиненных…
«Разумеется, так и есть, — убеждала я саму себя, продолжая жаться к прохладной стене в коридоре. — Он ведь начальник, вроде нашего Вик Вика. Вправляет мозги очередному своему детективу. Ну и что, что обмолвился о какой-то подсказке? Просто у меня из-за всей этой охоты немного поехала крыша, только и всего. Я скоро собственного ординарца начну подозревать. Да что ординарца! Себя в зеркале стану бояться…»
— Василиса, — голос Геннадия Петровича, неожиданно раздавшийся в непосредственной близости, заставил меня вздрогнуть. Я подняла глаза на сыщика. Красивый он мужик все-таки! Только сейчас он выглядел озабоченным и смотрел на меня с ласковым сочувствием. — Ты что тут делаешь?
«Вообще-то, я шла за вас замуж», — мысленно призналась я, а вслух виновато произнесла:
— Мне надо в туалет.
— A-а… Ну, иди. А потом, когда вернешься, я расскажу тебе сказку. Тебе ведь в детстве рассказывали сказки, чтобы ты уснула?
Сидя на унитазе, я пыталась привести мысли в порядок. Получалось не очень. Да и как можно сосредоточиться, когда обладаешь только обрывочными сведениями, а в голове — полный бардак? Волновало и обещание Геннадия Петровича рассказать сказку. Что, интересно, он имел в виду?
В бесплодных терзаниях я провела в туалете полчаса. Задерживаться дольше в этом заведении было уже неприлично — сыщик мог подумать невесть что, поэтому я, вздохнув пару раз, вернулась в комнату.
Геннадий Петрович сидел в кресле с закрытыми глазами и, казалось, дремал. Но стоило мне войти, как он открыл глаза, улыбнулся сногсшибательной улыбкой, от которой у меня сладко заныло сердце, и озабоченно осведомился:
— Сама уляжешься или тебе помочь?
Вопрос прозвучал несколько двусмысленно. Я смутилась, покраснела, тут же разозлилась на себя за это и со всей возможной прытью, на которую только была способна в нынешнем своем положении, нырнула в кровать. Только там, натянув одеяло по самый подбородок, я почувствовала себя относительно спокойно. Хотя о каком спокойствии может идти речь, когда рядом такой мужчина?!
— Итак, сказка, — задушевно начал Геннадий Петрович, усаживаясь на пол рядом с кроватью. При этом он нахально запустил руку под одеяло, нащупал мою ногу, сграбастал ее и принялся легонько поглаживать. Ощущения были приятными, оттого, должно быть, начало сказки я слушала крайне невнимательно, гадая, ограничится ли он моей ногой или предпримет более активные действия? Однако выше лодыжек рука сыщика не поднималась. С одной стороны, я была слегка разочарована этим фактом, а с другой — получила прекрасную возможность сосредоточиться, наконец, на сказке.
Геннадий Петрович оказался тем еще Андерсеном! Он очень увлекательно интертре-пи… прети… Черт, его рука все-таки мешает нормально формулировать свои мысли. Короче говоря, сыщик излагал свою версию сказки про Чиполлино, щедро добавляя в нее элементы русского народного фольклора:
— …и послал отец-луковка своих сыновей…
— Послал? Куда? — осмелилась я подать голос из-под одеяла.
— На поиски смысла жизни, — охотно пояснил Геннадий Петрович, явно польщенный вниманием слушателя. — Ну, а заодно велел и денег заработать. Дескать, королевство в упадок пришло: воинской братве жалованье платить нечем, а без жалованья они отказываются рубежи охранять, дворец давно евроремонта требует, а маменьке срочно операция нужна. В мозгах ее луковых что-то замкнуло. Себя не помнит, детей не узнает, а папу-луковицу и вовсе вредителем мнит. Сидит маменька в своей неремонтированной каморке и какие-то картинки малюет. Из жизни овощей… Дети прониклись родительскими проблемами и отправились на поиски смысла жизни и денег. Да только не все детки оказались покорными родительской воле. Ну, в семье не без урода!
Один братец-луковка непутевым сделался. Женился на какой-то… морковке, ребенка родил несуразного…
Тут Геннадий Петрович скорбно качнул красивой головой и крепко задумался, вернее, опечалился. Жизнь овощей, похоже, крепко его волновала. Я осторожно заметила:
— А дальше?
— Что? А-а… — Геннадий Петрович вскочил и взволнованно забегал по комнате, изредка бросая взгляд на часы. Я недолго наблюдала за ним, а потом попросила:
— Не отвлекайтесь, — при этом моя нога нахально вылезла из-под одеяла.
— Да, извини, Василь Иваныч. На чем я остановился?
— На ребенке.
— Ребенок. Да-а… Этот самый непутевый братец-луковка в детстве переболел свинкой, и своих детей у него быть не могло. Даже от морковки. Естественно, ни папенька, ни маменька ему об этом не сообщили, поэтому, когда в этом нелепом браке родился долгожданный сын, по умолчанию все считали его сыном морковки и младшего Чипполино. Однако вскоре Чипполино-младший стал врачом и по мере приобретения опыта стал понимать, что никак не может быть отцом собственною ребенка…
Геннадий Петрович продолжал повествование, увлекаясь все больше, а мне его сказка нравилась все меньше, потому, наверное, что я мало что в ней понимала, и это было неприятно: дурой я себя отродясь не считала. Натянув одеяло до бровей, я пыталась сосредоточиться, но жизнь овощей запуталась до такой степени, что сам черт в ней не разобрался бы. Пришлось оставить попытки, раз они все равно результатов не приносили. Наверное, моим сотрясенным мозгам требовался отдых. Эта идея мне понравилась, к тому же Геннадий Петрович продолжал наглаживать мою ногу. Границ приличия он не переходил (к счастью или к сожалению, я пока не разобралась), а сам массаж успокаивал и расслаблял. Неудержимо клонило в сон. Скорее всего, я уснула бы, убаюканная малопонятной сказкой, но тут во входную дверь тихонько постучали. Геннадий Петрович прервался на полуслове, я дернулась под одеялом, словно от удара током, и испуганно пропищала: