Анфиса

Андреев Леонид Николаевич

Анфиса. Не уходи.

Звонок повторяется.

Федор Иванович. Звонят. Ну, погоди одну минутку, а я пойду открою. Кто это может быть?

Анфиса(обнимая крепче). Не уходи.

Федор Иванович. Да не ребячься же, Анфиса. Вероятно, телеграмма. Я сейчас. Ну?

Оглядываясь на Анфису, уходит. Анфиса прячет голову в углу дивана, но когда слышит голос Ниночки — поднимается и смотрит на дверь широко открытыми глазами.

Ниночка(за

дверью). А я думала, что вы, что ты уже спишь… хотела уйти. Кто ж у вас в доме? Только… свои?

Федор Иванович(также за дверью). Да, только свои… И не боишься ты ночью ходить одна? Смелая девчонка.

Входят. Ниночка, увидев Анфису, останавливается у порога.

Федор Иванович. Входи же, Ниночка, входи. (Немного неловко.) Это Ниночка, Анфиса.

Ниночка. Мне нужно поговорить с тобою, дядя Федя. Но только наедине.

Федор Иванович. Ты можешь говорить при ней. Ты же ведь знаешь…

Ниночка. Нет, я могу говорить только наедине.

Анфиса(немного чужим голосом). Федор Иванович, позвольте мне остаться здесь.

Федор Иванович. Да? (Мгновение нерешимости) Пустяки, Анфиса, это только на минуту. Пойди туда… И, кстати, приготовь мне ликёру. Одну только минуту.

Анфиса со странной покорностью уходит в открытую дверь гостиной. Оба оставшиеся прислушиваются к её удаляющимся шагам и радостно бросаются друг к другу.

Федор Иванович(взволнованно.) Как я рад, что ты пришла. Не знаю, что со мной сегодня!.. Нервы ли просто развинтились, или этот пустой дом… но только такая жуть…

Ниночка. И я так рада. Я… не могу жить без тебя.

Он обнимает Ниночку, целует, и некоторое время они стоят обнявшись, как влюблённые.

Федор Иванович. Голубчик ты мой! Сон ты мой золотой! Не побоялась одна? Как я рад тебе!

Ниночка(целует его). Милый, милый, милый!

Федор Иванович сажает Ниночку на диван и незаметно для себя становится перед нею на колени.

Федор Иванович. Ну, что, деточка, что принесла (Улыбаясь.) Опять записку? Как я рад тебе.

Ниночка. Да, вот.

Федор Иванович(рвёт письмо). Какая же она право… странная. И не побоялась ты — ночью одна? Ах, девочка моя милая…

Ниночка(осторожно кладя руку на плечо). А на случай, если ты разорвёшь письмо, не читая, она велела передать тебе, что она ни в чем не виновата, что она просит, чтобы ты её простил, и что, как только папаша её выпустит, она сейчас же приедет к тебе. В то, что ты уедешь… не один, она не верит. И все время плачет до того, что невыносимо смотреть. А папаша

запер её с ребёнком на ключ, стоит перед дверью, топает ногами всю её проклинает. Он совсем потерялся. Добыл денег и накупил Бог знает чего: сардинок, какой-то рыбы, фруктов и все это для младенца. А мне материи на платье купил, какой-то зеленой. О тебе и слышать не хочет. Попробовала я что-то сказать, так он и меня проклял.

Федор Иванович. Жалко старика. Я виноват перед ним. Но все равно.

Ниночка. Конечно, жалко. Но почему все равно? Так говорят только те, кто не собирается больше жить.

Федор Иванович. Как я рад тебе! Не уходи, Ниночка. (Целует ей руку.) Озябла, бедненькая?

В тёмных дверях гостиной появляется на мгновение Анфиса. Смотрит мёртвым лицом на них и так же бесшумно исчезает.

Ниночка. Нет, я не ухожу. Я ещё должна сказать тебе… Только я не могу говорить, пока ты так стоишь. Это очень серьёзно.

Федор Иванович(удивлённо). Действительно, как я стал? (Встаёт.) Если бы я сейчас был склонен к шуткам, бы сказал: это судьба.

Ниночка. А может быть, это и не шутка. Только, пожалуйста, дядя Федя, отойди от меня ещё дальше. Это очень серьёзно. (Оглядывается.) А Анфисы там нет?

Федор Иванович(прислушивается). Нету. Она, вероятно, ушла к этой… старухе. Ты знаешь, во всем доме мы только трое: я, она и старуха. Странный дом! Ну, так что же, Ниночка?

Ниночка(вставая). Я люблю тебя, дядя Федя.

Федор Иванович. Не надо, Ниночка! Я не хочу любви.

Ниночка. Нет, я люблю тебя, дядя Федя. И я уже не девочка и знаю, что говорю. Ты можешь поступить, как хочешь, но я пришла к тебе, чтобы это сказать, — и вот сказала. И тебе следует просто ответить мне: — а я тебя, Ниночка, не люблю. И тогда я (сдерживая слезы) — уйду.

Федор Иванович. Но разве это правда, Ниночка? Но разве ты знаешь, что такое любовь? Ты просто, голубок мой, обезьянничаешь со взрослых, а тебе уж и кажется…

Ниночка. Ах, дядя Федя, дядя Федя, как ты ещё мало знаешь людей. Я ведь предчувствовала, что ты мне не поверишь, будешь смеяться, — ты привык меня видеть девочкой и просто не заметил, как я выросла. И я, быть может, и не пошла бы, если бы так не жалела… и не боялась за тебя. Дядя Федя, милый, милый, не езди с нею! Я её боюсь!

Федор Иванович. Ниночка, ты не знаешь, что говоришь.

Ниночка. Это ты не знаешь, а я знаю. Не езди с нею, не езди с нею. Ну… возьми меня, если хочешь. Я чистая — клянусь, меня не поцеловал ни один мужчина — и я отдам тебе все, что только может быть в душе. Ах, ты ещё не знал любви, дядя, ты же не знал её никогда! (Медленно становится на колени и складывает руки, как на молитву.) Возьми меня, Федя.