Анфиса

Федор Иванович Костомаров, присяжный поверенный

Александра Павловна, его жена

сестры Александры Павловны:

Анфиса, Ниночка

родители Алекс. Павл.:

Павел Павлович Аносов

Александра Ивановна Аносова

Бабушка

присяжные поверенные:

Иван Петрович Татаринов

Андрей Иванович Розенталь

Гимназист Петя

Померанцев — товарищ Пети

В доме присяжного поверенного Федора Ивановича Костомарова. Вечер под Новый год. Гости.

На сцене небольшая комната бабушки, отделённая от тех комнат, где гости, коридорчиком и дверью. Перед дверью три ступеньки — дом очень стар, выдержал много перемен, и комната бабушки находится в пристройке. Сквозь неплотную, быть может, кем-нибудь не запертую дверь приносится шум празднества, играет на пианино тапёр, танцуют, что-то все кричат — а у бабушки тишина, покой бесстрастной старости, слабый свет цветных лампадок и небольшой лампы на столе. Постель старухи и киот загорожены довольно высокими ширмами; за небольшим окном царит январская, лунная, беззвучно-звонкая ночь.

Сама бабушка — древняя старуха неведомых лет и всеми позабытой неведомой жизни — сидит, углубившись в кресло, и быстрым, привычным движением вяжет чулок. Одна за другою, повторяясь бесконечно, нанизываются серые петли; догоняют одна другую и не могут нагнать, торопятся по кругу. И поблёскиванию спиц отвечают слепые мигания небольшого, небольшого маятника, едва успевающего хватать летящие секунды, озабоченного до ужаса.

Против старухи, опершись головой на руки, сидит Ниночка, семнадцатилетняя гимназистка, и внимательно смотрит на бесшумное и бесконечное нарастание петель. У неё пышные молодые волосы, и щеки её нежно розовеют; и сидит она тихо, словно очарованная.

Ниночка(не шевелясь, медленно и глубоко) Бабушка! Скажи ты мне… (Недоговаривает и смотрит, словно считает петли. И опять:) Бабушка, скажи ты мне…

Бабушка(ворчливо и ласково). Скажи, скажи! Все тебе скажи. Нечего говорить, все сказано. Скажи…

Ниночка. Бабушка, скажи ты мне… Ты много жила на свете, и ты все знаешь, и ты все можешь рассказать, если захочешь. Скажи ты мне, бабушка, как это происходит — Новый год? Я не понимаю. Мне все кажется, что, как только пробьют часы двенадцать, сейчас же, в ту же минуту раскроются огромные ворота, и в них увидишь… что? Бабушка, что?

Бабушка молчит.

Ниночка. Не хочешь говорить. Жалко! А я уверена, что ты видишь и могла бы сказать, если бы захотела. Но ты никого не любишь и оттого молчишь. Дядя Федя говорит, что тебе сто лет, бабушка, — правда это, скажи? И будто позади тебя лежит такой длинный, длинный путь, что ты умеешь немножко видеть и впереди. Правда это, скажи?

Бабушка(посмеиваясь). Умею. Умею.

Ниночка. И ещё он говорит, что ты вовсе не глухая, что ты все прекрасно слышишь, а только притворяешься. Он говорит, что ты хитрая, лукавая, злая раба, которая знает много чьих-то преступлений и оттого боится говорить и не хочет слышать. Скажи, это правда? Ты слышишь или нет?

Бабушка. Тебя слышу.

Ниночка. А дядю Федю?

Бабушка. А его нет. Дядя Федя, дядя Федя…

Ниночка(смеётся). Ну, и хитрая же ты!

Бабушка утвердительно кивает головой и вяжет.

Ниночка. Бабушка, скажи: а отчего умер твой муж? Я видела его карточку в альбоме, он ужасно похож на дядю Федю, и такой же красивый. Вот странно: ты совсем старая, а он ведь молодой. Уже не старятся те, кто умирает. Как просто и странно! Скажи, отчего он умер?

Бабушка. Не слышу.

Молчание. Ниночка, прищурившись, разглядывает старуху и покачивает головой.

Бабушка. Музыка играет?

Ниночка. Играет.

Бабушка. Танцуют?

Ниночка. Танцуют… Мне вдруг стало там так скучно! Петя Тройнов пьян и все лезет ко мне с объяснениями; глупый мальчишка, который воображает, что он влюблён и что будет очень страшно, если он напьётся. Скажи, бабушка, что такое любовь? Не хочешь, так я тебе скажу: это юное, мучительное чувство. Когда человек любит, он сразу становится такой же безумно старый, как и ты, и начинает помнить то, что было десять тысяч лет тому назад. Ты думаешь, мне семнадцать лет? Это тебе семнадцать, а мне десять тысяч лет. К сожалению, я не могу сказать всего, а то у тебя волосы поднялись бы дыбом… Ах, мне делать, что мне делать!

Бабушка. Делать, делать… Нечего делать, все сделано.

Ниночка. Ты знаешь, дядя Федя все время с Анфисой.

Бабушка. Так, так!

Ниночка. Ну, да. И он ужасно неправ: Анфиса неискренняя женщина. И у неё тоже есть ваша милая привычка: помалкивать и тихонько улыбаться. И ты заметила, как ходит? Посмотри, бабушка, как хожу я. Посмотри! (Несколько раз проходит по комнате, звонко постукивая руками.) Слышала? А она? (Неслышною тенью, еле ступая, быстро скользит по комнате. Многозначительно.) Не нравится это мне, старая, не нравится. И потом: почему он ей постоянно целует руки и так почтительно, как будто к иконе прикладывается? А она, видите ли, целует его в лоб… Тоже… штучка!

Бабушка. Ничего ты не понимаешь.

Ниночка. Ах, оставь, бабушка! Так понимаю, что и тебя ещё кое-чему научить могу. Ты думаешь, я не знаю, зачем выписала её эта несчастная Саша? Да ведь это весь дом знает, вороны на деревьях и те знают. Сама не умеет сделать так, чтобы муж её любил и не изменял бы ей, так вот пусть сестра Анфиса его научит. Господи, ну и кому ж, как не ей, научить? Умна, решительна, — муж ей слово сказал, она с ним в пять минут развелась — ходит в чёрном платье — и не завивается! Настоящая для Феди гувернантка. Ну, она его научит — ты увидишь!

Бабушка. Сама не понимаешь, что говоришь.

Ниночка(строго). Только не подумай, пожалуйста, и из ревности говорю. Что я такое? Девочка, девчонка, которую ещё можно на колени сажать. А эти? Ну, и несчастный же дядя Федя человек: одна облепила его, как тесто, а другая паутиной ложится на него.

Открывается дверь из тех комнат.

Ниночка(быстро). Саша несчастная идёт. Но то ты так, бабушка, как будто ничего не слышала, а то и ходить к тебе не стану. Умрёшь тут ты одна, как крыса в банке. Ну, не сердись! (Целует старуху.) Старушечка, друг мой единственный!