Ангел, автор и другие. Беседы за чаем. Наблюдения Генри.
Шрифт:
— Почему бы тебе на ней не жениться и не покончить со всеми сложностями? — спросил я как-то.
— Я думал об этом, — ответил он серьезно, — и знаю, точно знаю, она согласилась бы, если б я подал ей эту мысль до того, как она себя нашла. Но теперь, по-моему, это несправедливо.
— Как это — несправедливо?
— Несправедливо по отношению к ней. У меня, конечно, все хорошо, но по скромному, а она… в общем, она сейчас может выйти за любого богача. По собственному выбору. Есть тут один, так я даже справки наводил. Он станет герцогом, если один малыш-наследник испустит дух, чего все ожидают, а уж маркизом он будет при всех условиях,
— Тебе, конечно, виднее, — говорю я, — но мне кажется, что если б не ты, не было бы у нее сейчас никакой дороги.
— Да, это правда, — кивает он. — Я, конечно, к ней порядком привязан, но не стану заказывать себе могильный камень с фиалками, если она никогда не будет миссис Кит. Дело есть дело. Ставить ей палки в колеса я не собираюсь.
Я часто размышлял о том, что бы она сказала, если б он надумал изложить ей свои соображения по этому поводу. Девушкой-то она была хорошей, но слава, само собой, немного вскружила ей голову, она же столько читала о себе в газетах, что в конце концов и сама могла наполовину поверить в эту чепуху. К примеру, родственные связи со знаменитым судьей, они иной раз вроде бы и мешали ей, и она уже держалась с Копчушкой не так запросто, как на Майл-Энд-роуд, а он не относился к тем, кто что-либо упускал из виду.
И вот как-то Копчушка пришел на ленч один, и я его обслуживал. Он вдруг поднимает стакан и говорит:
— Ну, Генри, желаю тебе удачи. Теперь мы с тобой какое-то время не увидимся.
— А что такое? — спрашиваю я.
— Да ничего. Мне здесь делать больше нечего, уезжаю в Африку.
— Ох, — вырвалось у меня. — А как же?..
— Нормально, — перебивает он меня. — Я все устроил — лучше не бывает. Сказать по правде, из-за этого и уезжаю.
Я поначалу подумал, что и она едет с ним.
— Нет, — говорит он. — Скоро она станет герцогиней Райдингшир с любезного согласия того ребенка, о котором я говорил. Ну а если нет — маркизой Эплфорд. Это дело решенное. Завтра их без лишнего шума распишут, и после этого я отбываю.
— Но какая в этом нужда?
— Никакой, — отвечает он. — Просто мне так хочется. Видишь ли, когда я уеду, ее ничто не будет связывать: ничто не помешает ей стать солидной, респектабельной аристократкой. А при сводном братце, которому нужно постоянно быть наготове с россказнями относительно своей родословной и наследственных владений — а выговор-то у меня далеко не аристократический, — рано или поздно обязательно возникнут осложнения. Если же меня здесь не будет — все упростится. Понимаешь?
Так оно и произошло. Конечно, разразился нешуточный скандал, когда семейство об этом узнало, и ловкому адвокату было поручено сделать все возможное, чтобы расторгнуть этот брак. Перед расходами не постояли, можете не сомневаться, но ничего у них не получилось. Им не удалось обнаружить ничего такого, что они могли бы против нее использовать. Она же держалась твердо и помалкивала. Так что они остались мужем и женой. Уехали из Лондона и тихо прожили год или два в загородном доме и за границей, а потом, когда их подзабыли, вернулись обратно. Мне часто попадалось в газетах ее имя, про нее всегда писали, какая она очаровательная, и любезная, и красивая, а родственники маркиза, как я понял, решили примириться с ее существованием.
И вот однажды вечером она приходит в «Савой». На это место я попал только благодаря моей жене, и скажу вам, место это было очень хорошее, если кто, конечно, знает свою работу. У меня никогда б не хватило духу пытаться его получить, если б не моя хозяйка. Она умная женщина, ничего не скажешь. Мне здорово повезло, что я на ней женился.
— Сбрей-ка ты усы, они тебя не очень-то украшают, — говорит она мне, — и сходи в этот ресторан. Только не вздумай говорить на иностранном языке. Говори на ломаном английском, да разок-другой пожми плечами. У тебя все это прекрасно получится.
Я последовал ее советам. Конечно, управляющий сразу разгадал, что я не иностранец, но я ловко вставлял кое-где «уи, месье», а им, видно, выбирать тогда не приходилось — срочно требовались люди. Короче, меня взяли, я там проработал весь сезон и многому, надо сказать, научился.
Что ж, входит она, как я и говорил, однажды в ресторан, настоящая аристократка, расфуфыренная такая, в мехах и бриллиантах, с надменным видом, пожалуй, ничем не уступая любой маркизе от рождения. Направляется прямо к моему столику и садится. Муж при ней, но он по большей части молчал, только повторял ее указания. Ясное дело, я держался так, будто никогда ее не видел, а сам все время, пока она ковыряла вилкой еду и потягивала мелкими глоточками вино «Гайсслер», вспоминал кофейню, треску за девять пенсов и пинту какао.
— Принеси мое манто, — говорит она мужу немного погодя. — Становится холодно.
Он тут же поднялся.
Она даже головы не повернула и заговорила со мной так, будто просто заказывает что-то, а я почтительно стою у нее за стулом и отвечаю ей в тон.
— От Копчушки вести есть? — спрашивает.
— Я получил от него одно или два письма, ваша светлость, — отвечаю.
— Брось ты это, — говорит она. — Меня уже тошнит от «вашей светлости». Говори на нормальном языке — мне теперь нечасто случается его слышать. Ну и как он там?
— Да вроде неплохо, — ответил я. — Пишет, что открыл гостиницу, которая дает стабильный доход.
— Хотелось бы мне стоять рядом с ним за стойкой бара!
— А что, вам не нравится ваша жизнь?
— Похоже на похороны, только без покойника, — отвечает она. — И поделом мне, конечно, за то, что была такой дурой.
Тут вернулся маркиз с ее манто; я сказал: «Сертенман, мадам», [8] — и исчез.
После этого я часто видел ее в «Савойе», и, если возникала такая возможность, она перекидывалась со мной парой слов на привычном ей языке, однако мне иной раз становилось не по себе при мысли, что кто-нибудь может ее услышать.
8
Certainement, madame — несомненно, мадам (фр.).
Потом я получил еще одно письмо от Копчушки. Он написал, что приехал в Лондон в отпуск и остановился в гостинице «Морлис»; приглашал в гости.
Он не слишком изменился, разве что потолстел немного и приобрел еще более преуспевающий вид. Понятное дело, мы заговорили о ее светлости, и я передал ему ее слова.
— Странные создания эти женщины! — сказал он. — Сами не знают, что им нужно.
— Да нет, они прекрасно знают, что им нужно, но только после того как все получают. Откуда же она могла знать, каково быть маркизой, пока ею не стала?