Ангел, автор и другие. Беседы за чаем. Наблюдения Генри.
Шрифт:
— По-моему, — говорю я, — это станет величайшим сюрпризом в ее жизни.
— Не шутите так, — предупреждает он. — Я сейчас сам не свой и могу вас ударить.
Он был прав: не следовало, конечно, над этим подшучивать, хотя повод, безусловно, имелся.
— Но зачем, — спрашиваю, — вы сунули ребенка в корзину для перевозки собак?
— Это вовсе не собачья корзина, — раздраженно ответил он. — Это плетенка для пикников. В последнюю минуту я подумал, что не к лицу мне нести ребенка на руках. Не хотел, чтобы уличные мальчишки кричали мне вслед. Мой малыш очень любит спать, и я решил, что он отлично перенесет такое короткое путешествие, если его устроить поудобнее в этой корзинке. Я взял
— Не валяйте дурака, — говорю я. — Объяснение должно быть. Надо только докопаться до него. Вы уверены, что это та самая корзина, в которую вы положили малыша?
Милбери теперь немножко успокоился. Наклонился и тщательно осмотрел корзину.
— Кажется, — отвечает он, — но поручиться не могу.
— Скажите, вы точно не выпускали корзины из рук? — спрашиваю я. — Подумайте.
— Нет, она все время стояла у меня на коленях.
— Но это же чушь собачья, если только вы сами по ошибке не сунули туда щенка вместо ребенка. Подумайте хорошенько. Я не ваша жена и хочу только помочь вам. Я никому не скажу, если вы сознаетесь, что на минутку отвели глаза от корзины.
Он опять задумался, и вдруг в глазах его блеснул свет.
— Ей-богу, вы правы, — говорит он. — Я на минутку поставил ее на платформу в Бэнбери, когда покупал еженедельник «Тит-Битс».
— Ну вот, это уже теплее. Подождите-ка, завтра, если не ошибаюсь, открывается собачья выставка в Бирмингеме?
— Вроде бы так, — отвечает он.
— Вот мы и добрались до сути, — говорю я. — Так уж вышло, что эту собаку везли в Бирмингем в точно такой же корзине, как та, в которую вы положили своего малыша. Вы по ошибке взяли корзину со щенком, а его хозяину достался ваш малыш. И я бы затруднился сказать сразу, кто из вас сейчас больше сходит с ума. Он, наверное, думает, что вы сделали это нарочно.
Мистер Милбери прижался головой к спинке кровати и застонал.
— В любую минуту может явиться Милли, и мне придется сказать ей, что наш малыш по ошибке отправился на собачью выставку! У меня язык не повернется сказать ей такое!
— Поезжайте в Бирмингем, — предлагаю я, — и постарайтесь уладить это дело. Вы можете успеть на поезд в пять сорок пять и вернуться к восьми вечера.
— Поедемте со мной, — просит он. — Вы добрый человек, поедемте со мной. Одному мне просто не справиться.
И я вижу, что он прав. В таком состоянии он угодил бы под копыта лошадей, едва появился на улице.
— Ну что ж, — отвечаю я, — если хозяин отпустит…
— О, он не может не отпустить вас, — восклицает молодой человек, заламывая руки. — Скажите ему, что речь идет о семейном счастье, скажите ему…
— Я скажу ему, что речь идет о лишнем полсоверене по счету, — обрываю я. — Толку будет больше.
В этом я не ошибся, и не прошло и двадцати минут, как я, молодой Милбери и щенок в корзине сидели в купе третьего класса, направляясь в Бирмингем. Тут я начал представлять себе все трудности нашего предприятия. Предположим, удача мне улыбнется и я окажусь прав: щенка действительно везли на собачью выставку в Бирмингем; предположим, удача не оставит нас и на вокзале нам скажут, что там видели джентльмена с такой корзинкой, как наша, приехавшего поездом в пять тринадцать; а дальше что? Может быть, нам придется опрашивать всех извозчиков в городе, и к тому времени, когда мы найдем ребенка, окажется, что уж незачем будет и доставать его из корзины. Ну, конечно, я не собирался озвучивать свои мысли. По-моему, бедняга отец чувствовал себя так плохо, что хуже некуда. И от меня требовалось вселить в него надежду. Поэтому, когда он в двадцатый раз спросил меня, думаю ли я, что он еще увидит своего ребенка живым, я сердито оборвал его.
— Да не заморачивайтесь вы насчет этого, — говорю я. — Вы еще вволю насмотритесь на своего малыша. Дети так легко не пропадают. Только в пьесах люди готовы взять на себя заботу о чужих детях. Я в своей жизни знавал множество проходимцев, и даже худшему из них я бы доверил даже десяток чужих детей. И не надейтесь, что вы потеряли своего малыша. Поверьте мне, тот, к кому он попал, постарается проявить благородство и не успокоится до тех пор, пока ему не удастся вернуть ребенка законному родителю.
Что ж, такая болтовня подбодрила его, и, когда мы приехали в Бирмингем, он заметно успокоился. Мы бросились к начальнику вокзала, а тот опросил всех носильщиков, которые находились на платформе, когда туда в пять тринадцать пополудни прибыл интересующий нас поезд. Все в один голос утверждали, что из этого поезда не выходил мужчина с бельевой корзиной. Начальник станции оказался человеком семейным, и когда мы все ему объяснили, он посочувствовал нам и телеграфировал в Бэнбери. Кассир в Бэнбери помнил, что на этот поезд брали билеты трое мужчин. Мистер Джессоп, торговец зерном, неизвестный, отправившийся в Вулверхэмптон, а третий — сам молодой Милбери. Дело уже казалось безнадежным, когда в разговор вмешался один из мальчишек-газетчиков, слонявшихся вокруг.
— Я видел одну старушку, которая стояла около вокзала и ловила кеб, — говорит он. — Ее корзина походила на вашу как две капли воды.
Я подумал, юный Милбери бросится мальчишке на шею и расцелует его. С его помощью мы принялись опрашивать извозчиков. Нетрудно заприметить старенькую даму с бельевой корзиной в руках, и мы узнали, что она поехала в тихую второразрядную гостиницу на Астор-роуд. Остальные подробности я выяснил у горничной. По-видимому, и старушка пережила ничуть не меньше, чем молодой Милбери. Корзина не влезала в кеб, и ее пришлось водрузить на крышу. Старая дама очень беспокоилась и, так как шел дождь, заставила извозчика накрыть корзину фартуком. Снимая корзину с кеба, ее уронили на мостовую, отчего ребенок проснулся и заплакал.
— Боже мой, мадам, что это? — спрашивает горничная. — Там ребенок?
— Да, милая, там мой малыш, — отвечает старушка, судя по всему, веселая душа, по крайней мере на тот момент она еще оставалась веселой. — Бедняжка… Надеюсь, его не ушибли.
Старая дама заказала номер с камином. Коридорный внес корзину и поставил ее на ковер. Старушка сказала, что они с горничной во всем разберутся, и выставила коридорного за дверь. К этому времени, по словам девушки, младенец ревел, как пароходная сирена.
— Маленький мой, — воркует старушка, возясь с веревкой, — не плачь, мамочка быстренько откроет корзину. — Затем она поворачивается к горничной: — Если вы загляните в мою сумку, то найдете там бутылку молока и собачьи сухари.
— Собачьи сухари! — восклицает горничная.
— Да, — смеется старушка, — мой малыш обожает собачьи сухари.
Горничная заглянула в сумку, и там действительно лежали бутылка молока и с полдесятка собачьих сухарей. Она стояла спиной к старой даме, когда услышала тихий стон и стук, заставивший ее обернуться. Старушка распростерлась на ковре у камина — мертвая, как показалось горничной. Ребенок сидел в корзине, вопя благим матом. Растерявшаяся девушка, не соображая, что делает, сунула малышу сухарь, за который тот жадно ухватился и принялся его сосать. Тогда горничная принялась приводить в чувство старушку. Где-то через минуту та открыла глаза и огляделась. Ребенок, с собачьим сухарем во рту, успокоился. Старая дама взглянула на малыша, отвернулась и спрятала лицо на груди у горничной.