Ангел Бездны
Шрифт:
— Жаль, что мы не знаем, какая именно картина даст нам ключ к тайне. Мы даже не знаем, в чем тайна, — вздохнула Маша.
— «Тайна»! — вскликнула Дображанская. — Так называется третья картина! Сначала я должна съездить в Аукционный Дом…
— Нет, — оспорила Маша Ковалева, — сначала к Котарбинскому. В Прошлом время стоит, — разъяснила свое предложение она. — Потом — за «Тайной». Я с тобой.
— Прости меня, Маша. — Катерина удрученно нахмурилась. — Сюрприза не вышло. Эту картину, — показала она на экран с ангельской девой, — я собиралась подарить тебе вечером на день рожденья.
— Эту?..
Маша совсем не умела врать — и трех ее разочарованных букв совершенно хватило, чтобы понять…
— Она и тебе не понравилась? Нужно было покупать «Духа Бездны»!.. — расстроилась Катя.
— Да, нужно было! — поддержала Чуб.
— Что ты… нет, нет, — замахала Ковалева руками. — Он такой страшный. Мне нравится Белый Ангел…
— Забудь про него, — приняла соломоново решение Катерина. — Держи, — сняла она с груди модерновую брошь.
Маша протянула сразу обе руки, чтоб принять драгоценный подарок. И на этот раз Дображанской не нужно было и слов, чтоб понять, как младшей из Киевиц понравился дар.
На этот раз дверь в номер Котарбинского была не только не заперта — приоткрыта. Но Катя все равно постучала.
— Войдите… — его голос был тихим.
Художник сидел на дубовой лавке, сгорбившись, закрыв глаза.
— Здравствуйте, — поздоровалась Катя. — Я пришла к вам, чтоб закончить портрет.
Он только плотнее прикрыл веки.
— Помните меня? Я была у вас вчера… Мы не успели поговорить об оплате.
— Что? Об оплате?! — резко поднял голову он. — Вы намерены оплатить мою работу? Деньгами?
— Вы предпочитаете натуральный продукт? — порядочно удивилась Катерина Михайловна.
— Простите, простите, — вскочил он со скамьи, — я подумал… не понял… Так вы были вчера. Втроем?
— Вдвоем, — припомнила Катя так и не разъясненную натурщицу в спальне. — А это моя спутница Мария Владимировна, — представила она Машу Ковалеву.
— Очень приятно, Мария Владимировна, — галантно сказал Вильгельм Котарбинский.
Но что-то изменилось. В прошлый раз он излучал счастье, нынче — угас; он был не просто несчастлив — сломлен. Однако, если вчера у него умер кто-то из близких, все легко объяснялось.
— Вдвоем… так и есть… А вторая сегодня не пришла? — поинтересовался он.
— Не пришла, — подтвердила Катя, не слишком понимая, почему она должна отчитываться за других визитеров.
— В таком случае, сегодня я могу поработать только над вами, — сделал вывод он, разыскивая среди множества работ вчерашний эскиз. — Ах, вот и он… Я забыл спросить, какой портрет вы хотите…
— А можно посмотреть то, что вы написали? — подойдя к нему, Катерина заглянула в лист и вскрикнула так отчаянно громко, что Маша Ковалева немедленно бросилась к ним.
Портрет являл Катерину Михайловну Дображанскую в полный рост: высокую, стройную, с горделивой посадкой головы, ослепительно-прекрасным лицом. Тем больший контраст представляла вторая женщина — стоящая, плотно придвинувшись к ней, невысокая, некрасивая, с крупными резковатыми чертами лица, большим ртом, темными глазами и крыльями бабочки за спиной.
«Придвиньтесь, прошу вас…» — вспомнила Катя непонятную просьбу художника. И его возглас: «…такой дивный контраст!»
«А вторая сегодня не пришла?..»
— Кто это?.. — глухо спросила она.
— Вы… и та, вторая… вчера… — объяснил Котарбинский. — Та, что не смогла сегодня… Она была с вами.
— Была со мной тут?!
— Что же, она — нереальна? — справился он обреченно, но совершенно без удивления. — А вы?
— Я — да, — сказала Катя.
— Вчера я думал, вы обе… — сбивчиво заговорил он. — Обе как те, другие… Как все они. Особенно вы. Люди редко бывают столь красивы… Но те, другие, не платят за работу. И когда вы спросили об оплате… Я подумал… и вы, и она… и та третья, с арфой…
— Он что же, увидел рядом с тобой привидение? — вопросила Маша.
— Это не просто привидение, — сказала Дображанская, и ее кожа покрылась колкими мокрыми осколками нагретого льда. — Это моя мама… Моя мама была тут со мной. Мама пришла на Деды…
— Вы тоже ко мне? — сощурившись, художник посмотрел в пустой угол комнаты.
Из пустоты проступил изумленный Мир Красавицкий.
— Он что же, видит меня? — спросил он.
— Вы видите всех привидений? — ахнула Маша. — Всех и всегда?
— О матка бозка, опять… — взвыл вдруг художник, сворачиваясь в улитку, опуская голову на грудь. — Лучше бы мне ослепнуть… Уходите… Немедленно. Уходите, прошу… — Он заметался по комнате, с отчаянной ненавистью сбивая с ног тонконогие мольберты.
— Он сейчас уничтожит все свои работы!.. А мы пришли за ними… — испугалась Катя.
— Катя, бери картину с мамой, иди… И ты, Мир, тоже… не мучай его. Помоги Кате… Я знаю, как обращаться с безумными художниками, — уверила их Маша Ковалева.
В камине круглой комнаты Башни Киевиц пылал огонь. Было так жарко, что Даша и Акнир перемещались по ковру босиком. Небольшой стол у камина уже стоял накрытый черной вышитой скатертью, уставленной кубками из червленого серебра и серебряной посудой со всевозможною снедью. От горячей еды шел пар, вынуждающий Чуб то и дело демонстративно зажимать пальцами нос.
— И все это мы не должны есть, пока оно совсем не остынет? Вася — садистка! — проскандировала она в сторону кухни.