Ангел для сестры
Шрифт:
У входа стоит новый судебный пристав, мужчина с толстой, как ствол мамонтового дерева, шеей и, вероятно, соответствующими мыслительными способностями.
– Простите, – говорит он, – с животными нельзя.
– Это собака-поводырь.
Смущенный пристав наклоняется вперед и заглядывает мне в глаза. Я делаю то же, повторяя за ним.
– У меня близорукость. Пес помогает мне читать дорожные знаки.
Обойдя стража порядка, мы с Джаджем направляемся по коридору в зал суда.
Внутри препирается с секретарем мать Анны Фицджеральд. Это мое предположение, хотя на самом деле женщина ничуть не похожа
– Я вполне уверена, что в данном случае судья все поймет, – заявляет Сара Фицджеральд.
Муж ждет развязки в нескольких футах от нее, стоит отдельно.
Анна замечает меня, и по ее лицу пробегает волна облегчения.
– Я Кэмпбелл Александер, – обращаюсь я к секретарю. – Что происходит?
– Я пытался объяснить миссис Фицджеральд, что мы допускаем в кабинет судьи только адвокатов.
– Я здесь, чтобы представлять интересы Анны.
Секретарь смотрит на Сару Фицджеральд:
– А кто представляет вашу сторону?
Мать Анны на мгновение теряется, потом поворачивается к мужу:
– Это все равно что ехать на велосипеде.
Муж качает головой:
– Ты уверена, что хочешь сделать это?
– Я не хочу этого делать. Мне приходится.
Слова сходятся, как зубцы на колесиках часового механизма.
– Погодите, – говорю я. – Вы адвокат?
– Да, – отвечает Сара.
Я недоуменно гляжу на Анну:
– И ты не упомянула об этом?
– Вы не спрашивали, – шепчет та.
Секретарь выдает нам формы заявления об участии в процессе и вызывает шерифа.
– Верн, – улыбается Сара, – как приятно снова видеть тебя.
О, становится все интереснее!
– Привет! – Шериф целует ее в щеку, пожимает руку мужу. – Брайан…
Значит, она не только сама адвокат, у нее под рукой еще и все слуги общества.
– Воссоединение семьи закончилось? – спрашиваю я, и Сара выкатывает глаза, глядя на шерифа, мол: «Этот парень придурок, но что поделаешь?» – Оставайся здесь, – говорю я Анне и иду вслед за ее матерью к кабинету судьи.
Судья Десальво – невысокий человек со сросшимися бровями, любитель кофе со сливками.
– Доброе утро, – произносит он. – Почему с собакой?
– Это собака-поводырь, Ваша честь.
Не успевает он продолжить тему, как я завожу непринужденную беседу, какими отмечена каждая встреча в суде в Род-Айленде. Штат у нас маленький, еще меньше сообщество служителей закона. Ваша помощница без диплома юриста вполне может оказаться племянницей или невесткой судьи, с которым вы встречаетесь, и это не только вероятно, но, скорее всего, так и есть. Пока мы разговариваем, я поглядываю на Сару, которой нужно разобраться, кто из нас участвует в этой игре, а кто нет. Может, она и была адвокатом, но не в течение тех десяти лет, что я занимаюсь этим делом.
Сара нервничает, теребит край блузки. Судья Десальво замечает ее состояние.
– Я не знал, что вы снова практикуете.
– Я не собиралась заниматься этим, Ваша честь, но истица – моя дочь.
При этих словах судья поворачивается ко мне:
– Что это значит, советник?
– Младшая дочь миссис Фицджеральд просит освобождения от родительской опеки по медицинским вопросам.
Сара отрицательно качает головой:
– Это неправда, судья. – (Услышав свою кличку, мой пес поднимает взгляд.) –
В комнате наступает гробовая тишина. Я слышу биение собственного пульса. Судье Десальво не известно, какими бывают тринадцатилетние девочки. Его дочь погибла в двенадцать.
Сара краснеет. Она знает о судьбе Дены Десальво, как все в нашем штате. Кажется, на ее минивэне есть та самая наклейка.
– О боже, простите меня! Я не имела в виду…
– Мистер Александер, когда вы в последний раз говорили со своей клиенткой?
– Вчера утром, Ваша честь. Она была у меня в кабинете, когда ее мать звонила мне, чтобы сказать, что все это произошло от недопонимания.
У Сары отвисает челюсть, что вполне предсказуемо.
– Этого не могло быть. Она отправилась на пробежку.
Я смотрю на нее:
– Вы в этом уверены?
– Предполагалось, что она на пробежке…
– Ваша честь, – говорю я, – хочу обратить на это особое внимание как на причину, по которой прошение Анны заслуживает удовлетворения. Ее мать не знает точно, где находится дочь в каждое конкретное утро. Медицинские решения, касающиеся Анны, принимаются так же необдуманно…
– Советник, постойте. – Судья поворачивается к Саре. – Дочь сказала вам, что хочет отозвать исковое заявление?
– Да.
Он смотрит на меня:
– А вам она заявила, что желает продолжать процесс?
– Именно так.
– Тогда я должен побеседовать с самой Анной.
Судья встает и выходит из кабинета, мы идем следом.
Анна сидит на скамье в коридоре вместе с отцом. Шнурок на одной кроссовке развязался.
– Я вижу что-то зеленое [14] , – слышу ее слова, а потом она поднимает взгляд.
– Анна… – произносим мы с Сарой Фицджеральд в один голос.
14
«Я вижу что-то зеленое». – Анна с отцом играют в игру: один игрок загадывает предмет из тех, что видит вокруг, и называет его цвет, другой отгадывает, что это.
Это моя обязанность – объяснить Анне, что судья Десальво хочет переговорить с ней с глазу на глаз. Я должен подготовить ее, чтобы она отвечала правильно и судья не закрыл дело, прежде чем она добьется желаемого. Она – моя клиентка и по определению должна следовать моим советам.
Но когда я называю ее по имени, она поворачивается к матери.
Анна
Не думаю, что кто-нибудь придет на мои похороны. Родители, может быть, тетя Занни и мистер Оллинкотт, учитель по обществознанию. Я мысленно представляю то кладбище, на которое мы ходили, когда хоронили бабушку, хотя это было в Чикаго, так что вспоминать его довольно нелепо. Там будут холмы, переливчатые, как зеленый бархат, статуи богов и ангелов и еще огромная коричневая яма в земле, похожая на разорванный шов и ждущая, когда она сможет поглотить тело, бывшее мною.