Ангел-наблюдатель
Шрифт:
Сначала до меня докатилось резкое, раздраженное неприятие. Затем более сложный коктейль ощущений — интерес, досада, легкое смущение, одобрение… Похоже, изменения затронули и более глубокие уровни жизни наших приятелей. Продолжая наше неспешное движение, я незаметно огляделась по сторонам и тут же увидела стоящего в глубине широкого двора — и, главное, в одиночестве — Стаса. Попросив Франсуа занять на несколько минут Марину, я направилась к нему.
— У вас что-то случилось с наблюдателями? — негромко спросила я, подходя к нему вплотную.
— Что? — Глаза
— Не знаю, что, — неуверенно пожала я плечами. — Просто от них что-то такое исходит… Непонятное…
— А-а, — понимающе протянул он. — Я так понимаю, тебя уже оба окатили… отношением.
— А почему оно такое разное? — прищурилась я.
— А один из них… — дернул верхней губой Стас, — … нет, двое, те, что у девчонок, младший тоже — к делу своему относятся, как положено. Серьезно, вдумчиво, в самые основы вникают. А вот третий, тот, что у Игоря… Этот, как в первый же день мнение свое составил, так с тех пор только зубы и скалит. Даже мне, — добавил он с нескрываемой яростью.
— А Анатолий его никак… — Я замялась.
— Поверь мне, — покачал головой Стас, — они здесь все ведут себя так, что я только диву даюсь. Дело не в них. У этих, — он дернул подбородком мне за спину, — такой разброд повсеместно творится.
— Что-то у нас я ничего такого не замечала, — недоверчиво нахмурилась я.
— Так вы же законопослушные, — хмыкнул Стас. Я выпрямилась, и он тут же вскинул обе руки, ладонями вперед. — За что я перед вами шляпу снимаю — хоть с вами работы немного.
— А ты здесь причем? — все еще неприязненно поинтересовалась я.
— Как причем? — удивился он. — Кто мне еще в прошлый раз, вот здесь, напророчил? Что с мелкими делать, никто не знает, но вот кто будет этим заниматься, уже решено. Нужно мне отслеживать, где жареным скоро запахнет, или как?
— Жареным? — не поняла я.
— Я тебе точно говорю, — хмуро глянул он на меня, — грядет что-то большое. И, боюсь, неприятное. В воздухе носится — кожей чую. У вас молчат, но запасные аэродромы — каждый в одиночку — тоже готовят. Наши здесь народное ополчение создали — по первому свистку поднимутся. На юге, где кланами живут, старших кузенов в телохранители натаскивают. А там, где общества защиты детей любому родителю в затылок дышат, еще проще — исчезновение одного ребенка всем отделом целителей не прикроешь.
— Так нужно это как-то предотвратить! — испугалась я масштаба нарисованной им картины. — Надеюсь, ты докладываешь обо всем этом?
— Наверно, — процедил он сквозь зубы. — Сколько раз говорил — мозоль уже на языке! — что я лично никакой угрозы в мелких не чувствую. Я, которому такую угрозу и по штату, и по опыту пропустить не положено! Кто-то слушает? Не в моей компетенции, и точка! Специалисты имеются. Ничего, — поиграл он скулами, — когда гром грянет, посмотрим, что за специалисты его вызвали.
Мне вдруг очень захотелось домой. К счастью, нам с Франсуа уже нужно было собираться на самолет. Когда мы прощались с Игорем и Дарой, она так искренне расстроилась, что нам уже пора покидать их, так просила нас приезжать почаще, что мне вдруг очень захотелось — особенно после тревожного разговора со Стасом — обнять эту замечательную, светлую, словно солнечный луч, девочку и крепко прижать ее к себе. Игор вдруг тоже приоткрыл забрало своей невозмутимости и одарил нас с Франсуа такой теплой, чуть застенчивой улыбкой, что я почувствовала, что меня снова затягивает в бешеный водоворот отнюдь не трезвых ощущений.
Даже дома эти их ясные, полные расположения ко всему миру и ничего не боящиеся глаза никак не давали мне покоя. Тем более что я, безусловно веря осведомленности Стаса, начала задавать осторожные вопросы участникам нашей сети и в некоторых случаях наткнулась на резкую, почти ожесточенную настороженность. Чуть ли не впервые в жизни я пожалела о скрывающейся за внешней открытостью глубинной сдержанности своих земных соотечественников.
Не встретив у них никакого стремления к сплоченным действиям, я стала намного пристальнее следить за новостями из жизни Дары и Игора. Которые спустя некоторое время, словно в ответ на мое внимание, вдруг посыпались, как из рога изобилия.
Сначала из туманных Таньиных ответов я поняла, что Дара начала отходить от своей семьи. По правде говоря, мне это не показалось совершенно неожиданным. В этой девочке с первого взгляда чувствовалась отнюдь не славянская самодостаточность, и — скорее рано, чем поздно — она должна была оторваться от своего семейного древа и выйти на свой собственный жизненный путь. Но, вспомнив отношение ее окружения к родственным связям, я догадалась, что для них ее стремление к независимости явилось крайне неприятным сюрпризом.
Затем совсем уже упавшим голосом Танья рассказала мне, что Дара узнала, что Тоша — не родной ей отец. Тут уж я просто плечами пожала. В чем трагедия? У нас существует масса семей, в которых дети жены и дети мужа прекрасно ладят друг с другом, а зачастую и с их общими детьми. Причем на протяжении всей жизни. А Тоша воспитывал Дару с самого рождения, и если это не сделало его отцом ей, то что тогда понимать под отцовством? У нас, правда, никому не пришло бы в голову скрывать такой факт, но Дара оставила у меня впечатление девочки здравомыслящей, способной судить других, в первую очередь, по их делам.
Но вскоре выяснилось, что и она не избежала влияния среды, в которой выросла. Вместо того чтобы признать прошлое уже свершившейся и не подвластной нашей воле частью своей жизни, она вдруг заметалась с одного эмоционального гребня на другой в поисках виноватого. У меня возникли очень нехорошие предчувствия. В ее случае личность виновного не вызывала ни малейших сомнений. Но только ее темный родитель не канул в лету, что было бы куда более счастливым событием в жизни Дары, чем она думала. Напротив, он словно приклеился к ней, следуя за ней повсюду и следя за каждым ее жестом. Уж не этого ли момента дожидался он все это время — чтобы поквитаться с моими, однажды переигравшими его, коллегами?