Ангел по имени 112
Шрифт:
Но Максу хотелось уже не просто обезвредить бомбу, а приобщить ее к своему арсеналу, который был слишком уж скуден. Пакет взрывчатки мог пригодиться. Только нужно было привести в порядок взрыватель.
Макс предполагал, что мину подложили совсем недавно, а значит, кольцо от чеки должно валяться где-то поблизости. Проверив с фонарем коридор, Макс отыскал кольцо и приладил его к взрывателю. Можно было продолжать путь.
Разумеется, тот, за кем Макс гнался, давно растворился во тьме подземелья. Шаркающие шаги затихли. Догонять было некого. Макс пошел вперед, пока не оказался в каменном тамбуре, из которого можно было выйти через одну из двух дверей, расположенных друг против друга. За обеими была темнота.
Подумав несколько секунд,
Глава 16
Славику приснился такой страшный сон, какого он не только не видел никогда в своей жизни, но которого он и придумать не смог бы, даже если бы ему пообещали за это награду в тысячу долларов. Он стоял на огромной заснеженной площадке, которая со всех сторон была огорожена ржавой колючей проволокой. По углам площадки возвышались сторожевые вышки из железа, конструкцией своей напоминавшие миниатюрные Эйфелевы башни, и на каждой вышке неподвижно сидел часовой в галифе, в гимнастерке, туго перетянутой офицерским ремнем. Все часовые стояли спиной к Славику и смотрели за горизонт, затянутый снежной пеленой. Но он знал, что стоит ему чуть-чуть пошевелиться, и он будет немедленно обнаружен. Ему и так неслыханно повезло – церберы пропустили момент, когда он совершил тяжкий, непростительный поступок – выбрался из подземелья. Расплата за это полагалась жестокая, но Славик рискнул и ему удалось сделать невероятное.
Правда, теперь у него не хватало духу сделать хотя бы шаг. Он стоял и обреченно мерз на ветру, не в силах двинуться ни вперед, ни назад. Да, это был самый настоящий концлагерь, зона, но зона совершенно особенная – на территории ее не стояло ни одного барака – место было голое, как лысина. Жить здесь полагалось под землей. Туда вел единственный ход – узкий настолько, что едва можно было протиснуться. Но под землей было сыро, темно, а по углам ворочались крысы, настоящие чудовища с ободранной шкурой, перемазанные кровью и испражнениями. Больше никого под землей не было. Поэтому Славику так хотелось сбежать оттуда. Но наверху был снег, часовые на вышках и страшные приземистые собаки, которые прятались за сугробами. Славик их не видел, но знал, что они там прячутся. У них была беловатая шерсть, поэтому они легко сливались с окружающим пространством.
Но даже если бы он не испугался, то все равно бежать было некуда. В проволочном ограждении не было ни единого просвета, ни единой щелочки. Бегать здесь можно было только по кругу. Или в безумной надежде, что проход откуда-нибудь появится.
Чувствуя, как колотится его сердце, Славик наконец решился на этот безумный шаг. Но едва он двинулся с места, как предательски захрустел снег, а часовые на Эйфелевых башнях начали как по команде поворачиваться, и со всех сторон на Славика уставились их мертвые, похожие как две капли воды лица…
Славик заорал благим матом и проснулся. Лицо мертвого часового, белое, будто подернутое налетом плесени, было совсем рядом. Жуткие, ничего не выражающие глаза смотрели на него в упор, не мигая. Мешковатая полуистлевшая форма без погон, с давно забытыми «кубарями» в петлицах, тоже была покрыта белесым налетом. Славик боялся этого человека до судорог и всерьез считал восставшим из могилы мертвецом. Объяснения этому невероятному факту Славик не искал – страх затмевал его рассудок полностью. Но общаться с ужасным существом ему приходилось, и для этого существовали неукоснительные правила. Следовало отвечать «Есть!», «Так точно!» и прочее в таком же духе. Называл он страшного человека «товарищ старший лейтенант», хотя из жуткого бреда, который постоянно будто про себя проборматывал «лейтенант», Славик уяснил – это звание тот присвоил себе сам, за «выслугу лет», а на самом деле он был когда-то обыкновенным рядовым. Но выслуга лет у него была, конечно, грандиозная.
– Отставить! – ненавидяще просипел «лейтенант», больно сжимая костлявыми пальцами ухо Славика. – Боец спит молча! Кругом враги!
Это «кругом враги» было главным пунктиком подземного лейтенанта. Он уже десятки лет обходил свои владения с масляным фонарем в руках, с эскортом из покорных ему собак, выродившихся здесь, в подземелье, в страшных мелковатых уродцев, потерявших способность лаять и почитавших «лейтенанта» как своего собачьего бога. Это была его армия, его семья и, как это ни мерзко звучало, его основная пища.
Он разводил этих тварей в огромном подземном зале, выходы из которого были перекрыты клубками колючей проволоки, которую лейтенант просто обожал. Огромную свору нужно было кормить, но хозяин подземелья и эту проблему решил блестяще – он отлавливал по всему бункеру крыс. Для этого пользовался капканами, огнестрельным оружием и отборными собаками, которые по своим качествам получали право войти в его личную «гвардию». Крысы тоже числились врагами, и борьба велась с ними так беспощадно, что, несмотря на вошедшую в поговорку крысиную живучесть, поголовье их неуклонно уменьшалось. По этой причине «лейтенант» был вынужден ввести некоторые ограничения на собачье поголовье. Откармливал лучших особей тушками более слабых собратьев, пытался внедрить в их рацион консервы едва ли не столетней давности и вообще занимался, по мнению Славика, редкостной гадостью.
По некоторым намекам, прозвучавшим в полусумасшедших рассказах «лейтенанта», Славик понял, что однажды, после нескольких лет заточения, тому удалось найти выход на поверхность, но, видимо, рассудок его к тому времени уже настолько пошатнулся, что вернуться в человеческое общество он просто не смог. Иногда, преимущественно ночью, он бродил по глухому лесу, выискивая врагов. Кажется, он был абсолютно уверен, что находится на оккупированной территории. Как-то он нашел на краю леса заброшенную деревеньку, где не осталось никого, кроме стаи одичавших собак. Он сумел приманить их и увести с собой в подземелье. В бункере, подкармливаемая крысиным мясом, эта стая размножалась так бурно, что старику пришлось ввести определенные ограничения на рождаемость. А на поверхность он выбирался все реже – не хватало сил и времени. А еще его однажды здорово напугали невиданные прежде самолеты – не исключено, что это были Миги с военного аэродрома, расположенного в шестидесяти километрах от Покровского леса – старик принял их за вражеские и ушел в глухую оборону.
Но этот реликт, видимо, испытывал еще какую-то ностальгию по человеческому обществу, потому что, наткнувшись в подземных коридорах на Славика, он не убил его и не скормил собакам, а притащил в свое логово и, если можно так выразиться, приютил.
Правда, с того момента, как Славик впервые открыл глаза в обиталище «лейтенанта», его ни на секунду не отпускал панический ужас, и мысленно он за свою жизнь не давал и копейки. У него имелись для этого все основания.
Во-первых, он обнаружил, что прикован ржавой цепью к спинке солдатской койки, а напротив этого жесткого ложа терпеливо сидят четыре уродливых пса с белесой шерстью и глазами прирожденных убийц.
Во-вторых, вокруг тошнотворно воняло псиной, кровью и прогорклым салом, и это наводило на самые неприятные мысли.
В-третьих, пришел похожий на мертвеца старик и с ходу объявил Славика врагом народа. На старике был мундир НКВД, а на поясе висел пистолет в кобуре, так что шутки с ним были плохи.
Славик попытался доказать, что врагом народа не может являться в принципе, потому что сам попал в беду. Но старик его не слушал. Он бубнил что-то свое про великого вождя и учителя, про немецких диверсантов, которые способны принимать любые обличья, и про возмездие, которое неминуемо настигнет врагов народа, под какой бы личиной они ни скрывались. Славик понял, что весь этот бред имеет к нему самое непосредственное отношение и возмездие витает совсем рядом.