Ангел пустыни
Шрифт:
Согласие последовало незамедлительно. Валентин извлек из дорогой кожаной сумки медное блюдо с вычеканенным по краю древнерусским орнаментом. Орнамент покрывала разноцветная эмаль, и он сверкал, словно радуга. По кругу же была выбита надпись: "Божьей милостью царь Алексей Михайлович". В центре блюда хищно выставил когти двухглавый орел, но почему-то на голове у птицы, символизирующей высшую самодержавную власть, была не корона, а меховая шапка.
Добродушное лицо Большакова стало серьезным и сосредоточенным. Он долго вертел тяжелый медный диск в руках:
– Любопытно...
– Он снова задумчиво повертел блюдо, зачем-то постучал по дну пальцем.
– Однако нужна атрибуция. Вот что я вам скажу, - обратился Большаков к Валентину.
– Оставьте блюдо у нас. О результатах я сообщу Олегу Георгиевичу. А также об условиях, на которых музей может его приобрести.
Это вполне обычное для музейных порядков предложение пришлось Валентину явно не по душе. Он заморгал своими белесоватыми ресницами и обиженно произнес:
– Видите ли, я сейчас переживаю некоторые, как бы вам сказать, финансовые затруднения. В общем, мани нужны, - он пощелкал для убедительности толстыми короткими пальцами, сверкая массивной золотой печаткой.
– Или вы покупаете блюдо не откладывая, или я его забираю.
– Воля ваша, - вежливо ответил Большаков и, деликатно давая понять, что эта щекотливая тема исчерпана, обратился к Воронкову: - А к вам, милейший Олег Георгиевич, дело у меня вот какое. Не одолжите ли на несколько дней справочник-каталог, ну тот, клейм по серебру? Атрибутировать надо одну вещицу. Прелюбопытная. Не исключено, что самого Фаберже работа или, по крайней мере, его ученика. Видна рука мастера.
– Если верна поговорка - искусство требует жертв, - улыбнулся Воронков, - то эта жертва ничтожно мала. Каталог к вашим услугам в любое время.
Большаков проводил гостей до самого крыльца, где они и распрощались.
К вечеру народу на главной улице прибавилось. Татьяна присмотрелась к модно, по-весеннему одетым парням и девушкам и с удивлением воскликнула:
– Смотрите-ка, сплошная фирма! Совсем как на улице Горького.
– А вы, Танечка, непоследовательны, - заметил Воронков.
– Только что вы изволили обозвать наш город захолустьем.
– Непоследовательна? Возможно.
– Она кокетливо поправила волосы.
– Я ведь женщина.
Они проходили уже мимо огромного окна, вернее, даже стеклянной стены. За толстыми стеклами, задернутыми прозрачными шторами, будто в немом кинофильме беззвучно танцевали, разговаривали, смеялись люди. Татьяна с минуту забавлялась этим зрелищем, потом бросила выразительный взгляд на спутников. И хотя Олег Георгиевич избегал посещать рестораны, считая это несолидным для своего положения, он, продолжая роль гостеприимного хозяина, предложил зайти.
В зале было душно и накурено. Маленький оркестрик издавал оглушительные какофонические звуки. Они остановились в дверях, выискивая глазами свободный столик. Подошел огромного роста парень в распахнутой рубахе, уставился мутными, безумными глазами на Татьяну. Пьяно ухмыляясь, пригласил ее на танец. Она брезгливо повела плечами и громко, чтобы ее голоса не заглушил оркестр, сказала своим спутникам:
– Пойдемте из этого гнусного кабака.
Домой пришли уже поздним вечером. Татьяна, утомленная дорогой и новыми впечатлениями, тотчас легла спать; Воронков с Валентином задержались в маленькой комнате, служившей хозяину дома кабинетом. Олег Георгиевич открыл книжный шкаф, отодвинул несколько толстенных томов, за которыми оказалась бутылка коньяка.
– От жены прячу, - пояснил он с усмешкой.
Валентин понимающе улыбнулся, подошел к шкафу, скользнул глазами по корешкам, достал красочно оформленный том "Русское ювелирное искусство XVI - XIX веков", небрежно полистал.
– Полезная книжонка, - произнес он одобрительно.
– И эта тоже.
– Он уже держал в руках потрепанную старую книгу. На ее красном сафьяновом переплете было вытиснено: "Историко-статистическое описание церквей и приходов Кишиневской епархии".
Валентин понимающе подмигнул Воронкову. Тот ничего не ответил, только бросил на гостя тревожный взгляд.
– Как я посмотрю, ты всерьез занялся этим делом. Желаю успеха, - с ехидцей добавил Валентин.
– А это у тебя зачем?
– удивленно воскликнул он, открывая учебник криминалистики со штампом библиотеки на титульном листе.
– Да так, просто интересуюсь...
– Просто ничего не бывает. Ты эти мысли из головы выбрось, понял? озабоченно произнес Валентин.
– Я вас, интеллигентов, знаю. Чуть что - и готов, раскололся весь. Если погоришь - никакая криминалистика не поможет. Усек?
– И шутливо-миролюбивым тоном добавил: - А библиотечные книги, между прочим, надо отдавать обратно. Некрасиво зажиливать.
Воронков, словно не обращая внимания на слова приятеля, молча разлил коньяк в хрустальные рюмки.
– Давай лучше выпьем. Божественный, скажу тебе, напиток. У вас в Москве такого не сыщешь.
– И не надо, век бы его не видал. Я больше водочку уважаю.
– Однако Валентин осушил рюмку одним глотком.
– Оно и видно, - снисходительно заметил Олег Георгиевич.
– Разве коньяк так пьют?
– Он сделал маленький глоток, посмаковал, осторожно поставил рюмку на журнальный столик.
– Ты мне вот что лучше скажи: это блюдо, с орлом, оно что, темное? Смотри, подведешь меня под монастырь. Тебе что - сел в самолет - и будь здоров. А мне с музеем и дальше дела вести. Меня здесь все знают. Сам же видел.
– Да ты что, Олег, чокнулся, что ли?
– Валентин сам наполнил свою рюмку и залпом выпил.
– Не извольте беспокоиться, уважаемый коллекционер. Вашей кристально чистой репутации ничего не грозит...
– Коньяк ударил ему в голову, и он заговорил, паясничая, дурашливым тоном: - Светлая вещица, как алмаз. Только...
– он сделал паузу, - не той эпохи, что ли. Я ведь ее на атрибуцию в ГИМ носил. Сказали - девятнадцатый век.
– Подделка, значит?
– уточнил Воронков.
– Ну почему сразу - подделка?
– белесоватые глаза Валентина сузились в хитрой усмешке.
– Стилизация это называется, понимаешь, стилизация. Тот очкарик в вашем музее, видать, глубоко пашет.