Ангел русской культуры
Шрифт:
В пламени огня заяц скрючился, почернел, его правая лапка откинулась в сторону, будто посылая воздушный поцелуй своему инквизитору. От неё. Прощальный. А была ли любовь, если обыкновенный плюшевый заяц превратился в фетиш?
Сверху, на сгорающего в любовном онгоновом огне зайца, легли стихи, фотографии. И ещё стихи. И ещё. Бумага стала чёрной, свернулась и смотрелась словно траурная кайма вокруг живого портрета огня. Сжигать себя – дело, оказывается, совсем не простое. Пусть стихи, написанные когда-то другой девушке, не имели никакого отношения к сегодняшней жизни, только это была неотделимая часть человеческой души. Так стоило ли сжигать память, уничтожать прошлое, из которого вылепилось существующее сегодня?
– Лавры Гоголя спать не дают? – тихий голос вернул его к камину, к холодному летнему вечеру.
Никита скосил глаза. Рядом в другом каминном кресле уютно устроилась Лиля.
Вот так всегда! Она умела приходить незаметно, напоминать о себе в самые нежелательные минуты. Все годы их семейной жизни протекали вроде бы ровно и гладко, но всё же бывали такие вот минуты, когда жизненно необходимо было остаться один на один с одиночеством. Говорят, что одиночество – хорошая вещь, если есть человек, которому можно сообщить по секрету, что одиночество – хорошая вещь! Таким незаменимым человеком постоянно прикидывалась Лиля: она умела, тихонько подкрадываясь, возникнуть ниоткуда, материализоваться, и вытащить своего мужа из всех тяжёлых переживаний.
Интересно, заметила ли она зайца, вот в чем вопрос? Может он успел сгореть до того как?.. Объясняться не хотелось, тем более врать. Он не хотел даже ей отвечать.
– Зря ты это затеял, – опять подала голос Лиля. – Знаешь, из твоего романа можно было сделать хорошую новеллу. Я тебе и раньше говорила, помнишь?
Это была правда. При чтении отдельных глав его жена становилась самым незаменимым, самым беспощадным редактором: сначала слушала внимательно, затем отбирала рукопись, вычитывала, чуть ли не каждое слово, набрасывалась на рукопись с карандашом, отстаивая и утверждая свою правку.
Надо сказать, такое редакторское вмешательство было довольно плодотворным, даже стало незаменимым для Никиты. Но сейчас важно другое: Лиля не заметила казнь зайца! А сгоревшие стихи посчитала уничтоженной рукописью законченного романа. Тем лучше. Пусть пока думает, дескать, опус сгорел и всё тут. Тем более, чтобы походить на Гоголя, для начала необходимо научиться сжигать!
– Послушай, Лилиана, – полным именем он называл жену только при серьёзном разговоре. – Послушай, покойный Николай Васильевич тут ни при чём. Да и не только у него одного литературная жизнь состоит из сожжённых рукописей.
– Разве? – съехидничала жена.
– Дело в том, – возбуждённо принялся объяснять Никита. – Дело в том, таких вот постмодернистских публицистических романов, как мой, написано столько, что их критическая масса скоро взорвёт самоё себя. Я опух от этого! Цитаты, цитаты, цитаты. Коды, перекоды, словари перекодов. Комментарии к словарям. Комментарии к комментариям. Всё! Не хочу! Надоело!
– Да что с тобой сегодня? – скользнула Лиля к нему в кресло, пощупала лоб.
– Перегрелся у камина, бедненький? И коды какие-то. Ты ещё Дэна Брауна с «Кодом Да Винчи» вспомни! Русская литература живёт только в России, а не в Соединённых Штатах.
– Лилиана! Как ты не поймёшь? – попытался объяснить жене Никита.
– Перемалывание чужих текстов, чужих рукописей! Я чувствую себя грабителем могил. Несуществующих могил! Только трупный яд всё равно проникает в кровь, в мозг, в сознание. Превращает меня из человеческой личности в личину!
Ни у одного из моих героев нет любви не только к ближнему, но и к самому себе. Они же живые мертвецы! Да живые ли? Они не могут сказать ничего нового, а довольствуются лишь обыденными заезженными сентенциями, обтрёпанными шаблонами. Такая книга никому не принесла бы радости. Слово от слова, для слова, но не для человека, не для Любви. Кому это нужно?!
– Кто ж тебе мешает научить своих героев любить ближнего? – хмыкнула Лиля. – Любить не потасканными словами, а как Господь заповедовал? И общаться не книжным языком, как положено, а делиться с читателем мыслями с уверенностью, что тебя обязательно поймут?
– Именно этого я и хочу! – сказал Никита взволнованно. – Надо суметь донести людям не только свои соображения, а Божественную мудрость, огонь Высшей Любви…
– Такая книга уже давно написана, – не унималась жена, – это Библия. Но поскольку создавать маленькую Библию, когда есть большая, глупо, то сжигать, по меньшей мере, любопытное произведение – это тоже не от большого ума!
Лиля встала с кресла и отправилась к себе, на второй этаж.
Но странное дело: сюда Лилька пробралась тихо и незаметно, а назад….
Деревянная лестница под её ногами стонала на все лады. Тяжёлые шаги никак не походили на привычную лёгкую поступь жены.
Никита опять уставился в камин, пошевелил кочергой уголья. Те отозвались весёлым треском, рапортуя, что не было ни стихов, ни первых поцелуев, ни бессонных ночей, ни ощущения вселенского счастья, когда можно с ума сойти от одного взгляда, от мимолётной улыбки… да и зайца тоже не было….
Что было? Что будет? Чем сердце успокоится? Романом. Или в романе. Но ведь он тоже сгорел?! Никита даже оглянулся на секретер. Кажется, всё в порядке. Деревянный толстяк всем своим видом показывал, мол, не извольте сомневаться, молодой хозяин. А, может, сжечь его всё-таки и дело с концом? Нет. Это будет самая большая глупость в жизни. Надо закончить работу, обязательно с блестящим результатом. Это будет его победа, его гордость!
– Гордыня-это самый серьёзный грех, – Никите показалось, что ветка яблони нахально скрипнула по мокрому окну. На всякий случай он оглянулся. Никого. Откуда-то из детства вынырнула картинка: тёмный вечер у камелька в деревенской избе, бабушка учит Никитку читать по житийной книге библейского Моисея. Бабушка говорит, что он великий, что народ свой из Египта вывел и сорок лет по пустыне водил.
– Сорок лет! Да ведь всю жизнь, поди, – всё ходили, ходили? – искренне удивился мальчик.
– Не говори так! Нельзя! – бабушка даже перекрестилась, глядя в Красный угол, где красовались старинные образа в серебрённых блестящих окладах.
– Моисей народ свой в землю обетованную привёл. Не всем дано, ему только.
– Да я бы за год управился! – задорно заявил мальчик. – Не такая уж там страна большая, чтобы где-то ходить сорок лет! Россия много больше Израиля, да и то не надо сорока лет, чтобы из конца в конец пешком дойти. Я бы запросто из конца в конец дошёл!