Ангел тьмы
Шрифт:
— Маркус прав, Мур, — нетерпеливо бросил доктор. — Это восстание не имело никакого отношения ни к свободе, ни к демократии. Оно — ради власти. У одной стороны она есть, другой ее хочется. Вот и все.
— Верно, — пожав плечами, согласился мистер Мур.
— А мы, выходит, желаем учредить своего рода Американскую Империю, — добавил Люциус.
— Да. И да поможет нам бог. — Доктор вернулся к своему креслу, взял со стола письмо мистера Рузвельта и еще раз его проглядел. Сел, сгибая его пополам, и отложил, брезгливо фыркнув. — Но… довольно об этом, — сказал он, проведя рукой по лицу. — Хорошо… полагаю, вы все же расскажете мне, что вас сюда привело?
— Что привелонас? — Произнося это, мистер Мур выглядел воплощением
— И только? — подозрительно спросил доктор.
— Нет. Не только. — Мистер Мур обернулся к роялю. — Сайрус, как ты считаешь, нельзя ли нам насладиться чем-то менее погребальным? Я уверен, все мы здесь глубоко сочувствуем Отелло, задушившему по ошибке свою милую супругу, однако на фоне удивительных красот, являемых Природой за окном, мне кажется, стоит позабыть о таких настроениях. Ты, случаем, не знаешь чего-нибудь менее… ну, что ли… менее нудного, а? В конце концов, друзья и коллеги, лето на дворе!
Сайрус ответил тем, что плавно перешел на «Белое» — песенку, популярную годах в сороковых, — в точности угодив мистеру Муру. Тот мгновенно заулыбался доктору, посмотревшему на него с некоторым беспокойством.
— Бывают моменты, — сказал он, — когда я действительно сомневаюсь в вашей вменяемости, Мур.
— Ох, ну ладно вам, Крайцлер! — отозвался тот. — Говорю же вам, все будет хорошо. В подтверждение чего мы принесли вам живое свидетельство того, что вещи вновь обращаются к своему привычному ходу. — И мистер Мур слегка кивнул, показывая на Маркуса и Люциуса.
— Детектив-сержанты? — тихо спросил доктор, глядя на них. — Но вы-то ко всему этому какое имеете отношение?
Маркус укоризненно глянул на мистера Мура и произнес, вручая ему пустой стакан:
— Это было поистине изящно, Джон. Лучше б тебе заняться напитками.
— С превеликим удовольствием! — вскричал мистер Мур и, приплясывая, удалился к батарее бутылок на тележке.
Доктор перестал ожидать здравого смысла от представителя прессы и снова обернулся к Айзексонам:
— Джентльмены? Неужто у мистера Мура и вправду так сдали нервы, коль он привел вас сюда, руководствуясь неким воображаемым поводом?
— О, это был вовсе не Джон, — живо ответил Маркус.
— Можете благодарить капитана О'Брайена, — добавил Люциус. — Если, конечно, «благодарность» в данном случае — уместное слово.
— Главу Сыскного бюро? — удивился доктор Крайцлер. — И за что же мне следует его благодарить?
— За то, что следующие шестьдесят дней, боюсь, вам предстоит частенько видеться с нами обоими, — ответил Маркус. — Вы в курсе, доктор, что суд постановил начать полицейское расследование событий, имевших место в вашей клинике?
То, что последовало дальше, щелкнуло у меня в голове сразу, как, я уверен, и в голове доктора; тем не менее он произнес всего лишь:
— Да?
— Что ж, — продолжил за своего брата Люциус. — Вот мы и здесь.
— Что? — В голосе доктора одновременно прозвучали смятение и облегчение. — Вы двое? Но разве О'Брайен не знает…
— Что мы — ваши друзья? — спросил Маркус. — Разумеется, знает. И сие обстоятельство особенно его забавляет. Видите ли… хм-м… С чего бы начать, даже не знаю.
Поскольку дальнейшее объяснение детектив-сержантами того, что произошло в тот день в Полицейском управлении, как обычно, пересыпалось дрязгами насчет того, кто за что отвечает, я с таким же успехом могу здесь изложить самую суть.
Все началось с того обрубка, который Сайрус и я видели на берегу у «Кьюнардовского» пирса прошлой ночью. (Ну, то есть, на самом деле все это началось, когда Айзексоны впервые оказались в полиции — учитывая их прогрессивные методы и особенности поведения в сочетании с национальностью, немудрено, что их чуть ли не сразу все невзлюбили. Но в том, что касается нынешнего дела, поводом послужило действительно тело.) Всем присутствовавшим там, от простого патрульного до капитана Хогана, а впоследствии — и капитана О'Брайена из Сыскного бюро, было понятно, что дело пахнет сенсацией. Какое же лето в Нью-Йорке обходится без громкого и загадочного убийства, а это убийство имело все шансы оказаться таковым, начиная с вероятности того, что недостающие фрагменты тела скоро начнут всплывать в разных концах города (что они и сделали). Обрубок уже попал на страницы газет и, несомненно, еще какое-то время не должен был с них пропадать, причем значительная доля внимания доставалась людям, ведущим следствие. Но разыграть все следовало безупречно: фараоны представили все так, словно убийство было куда круче вареных яиц, с тем, чтобы увенчать себя заслуженными лаврами, когда придет время.
Айзексонов отправили на место преступления посреди ночи, когда сам капитан О'Брайен почивал и никому еще в голову не приходило, что ждет их на пирсе; иначе бы наших братьев и на пушечный выстрел не подпустили к набережной. О'Брайен удавился бы, но ни за что не отдал Дело Лета паре детективов, не упускавших возможности лишний раз упрекнуть его в том, что его методы устарели до смешного. Однако Айзексоны сами подвели черту под своей возможной работой над этим делом, написав свой первоначальный отчет в том же духе, в каком мы ночью у реки слышали Люциуса: все указывало на преступление страсти, совершенное кем-то близко знавшим жертву и ее особые приметы, коль он так тщательно потрудился ее от них избавить, — тем, кто, иными словами, хотел сокрыть личность убитого, тем самым отведя подозрения от себя. Но для шишек из Сыскного бюро такого объяснения было недостаточно. Им больше была по душе идея сбрендившего анатома или студента-медика, торгующего частями тел, — что-нибудь запредельно жуткое, способное нагнать ужаса на почтенную публику, обожавшую подобные истории. Потому-то они той ночью и начали плести газетчикам всякое. И хотя все улики говорили о прямо противоположном, Сыскное бюро это, как всегда, не сильно тревожило. Ведь настоящему следствию никогда не сравниться с вымышленным, которое можно использовать к своей выгоде.
В общем, прикатилось утро понедельника, капитан О'Брайен увидал отчет Айзексонов и решил самолично выдоить все стоящее из «загадки безголового трупа» — а для этого ему было необходимо задвинуть братьев как можно дальше. Так вышло, что на тот момент как раз требовалось назначить двух детективов для расследования обстоятельств самоубийства маленького Поли Макферсона в Крайцлеровском детском институте; и он с немалым ирландским злорадством объявил Айзексонам, что те не только отстраняются от «безголового» дела, но и переводятся на дело Макферсона. Он знал, что братья водят дружбу с Крайцлером, но, как и большинство фараонов, О'Брайен терпеть не мог доктора, и его только забавляла возможность еще более усложнить и без того тяжелое положение. Если дела у него пойдут плохо и Айзексонам придется упечь товарища за решетку, — что ж, выйдет совсем потешно; а если и не выйдет, О'Брайен в любом случае выигрывает, убирая братьев от более важного «безголового» дела.
— Так что, — закончил Маркус, — вот мы и здесь. Мне очень жаль, доктор. Мы приложим все усилия, чтобы наша работа ни в коей мере вас не… гм… не стеснила.
— В самом деле, — нервно вставил Люциус.
Доктор мигом их успокоил:
— Пусть вам не кажется это странным, джентльмены. Вряд ли вы что-то могли бы здесь изменить. Подобный ход был предсказуем, уверяю вас. И нам следует воспользоваться подаренной возможностью. — В голосе его на миг прозвучала легкая печаль. — Я измучился сам и измучил свой персонал, стараясь докопаться до причины, побудившей мальчика свести счеты с жизнью. — боюсь, тщетно. Сейчас я уверен как никогда, что в стенах Института объяснения произошедшему вам не найти, хотя, разумеется, это решать вам. Тем не менее, я надеюсь, вам известно, что нет на свете двух других людей, кроме вас, коим я бы доверился более, чем себе.